Юрий Самусь - Полынный мёд. Книга 1. Петля невозможного

– Вот и стряпай дальше. А нам хозяин нужен.

– Нет его, – сказал Сергей.

– А ты кто? Небось сынок хозяйский? Вот и вали отседова.

– Но позвольте! – возмутился Бубенцов.

– А не позволим!

– Не надо так, – вдруг произнес рабочий. – Товарищам нужно объяснить, что привилегии ихние отменяются раз и навсегда, что все незаконно присвоенное народное добро они должны вернуть настоящим хозяевам.

– Вот этим? – кивнул Серега на Малинового и явно довольного происходящим Шубина.

– И им тоже. Мы все – представители нынешней и, заметьте, законной власти. Если же вы намерены сопротивляться, то со всей строгостью закона мы будем карать. И не задерживайте занятых людей. Я, к примеру, из-за вас от станка оторвался, – веско заявил рабочий.

– А ты вернись, милай, – ласково произнесла Баба-Яга, пристально глядя в глаза говорившему.

– К станку? – поперхнулся рабочий, а затем взволнованно оглядел собравшихся. – Да-да, к станку… Нужно вернуться… Сейчас же…

– Прекратите, господин Сорокин, – презрительно процедил Шубин. – Не время впадать в истерику.

Баба-Яга поймала его взгляд, в котором по-прежнему ничего не отражалось, напряглась и…

– Сейчас, сейчас, – бормотала она. – Я такими на завтрак питалась, в обед закусывала, на ужин собакам косточки бросала.

Ягинишна, сотворив страшную физию, принялась что-то шептать на тарабарском языке, вырывая по волоску из седой своей гривы. Но чем больше она рвала волосы, чем дольше шептала, тем сильнее отражалась на ее лице растерянность.

– Чего это она? – спросил Шубин ни к кому особо не обращаясь.

– Крыша, видать, поехала, – хмыкнул Малиновый пиджак. – Надо бы ее определить…

Конец фразы заглушил дикий вопль Бабы-Яги. Едва на сбив с ног Бубенцова, она исчезла в глубине дома.

– Так, – сказал Шубин. – На сборы пятнадцать минут. Время пошло.

«Черт, – подумал Серега, – и богов, как назло, никого рядом нет. Что делать-то?»

Дверь открыл Леонард, смерил долгим взглядом троицу и сказал:

– Понял. Пятнадцать минут.

– Сообразительный, – хмыкнул Шубин и, посмотрев на часы, добавил: – Двадцать секунд уже прошли.

Черт поднялся на второй этаж, постучал в дверь кабинета.

– Да, Леонард, заходи, – отозвался Алексей, лежавший на диване с книгой в руках.

– Надо уходить, – понурив плечи, сказал черт.

– Куда?

– Выселяют нас.

– Не понял?

– Дачи-то эти партийные. А партия, сам знаешь, чем накрылась. Вот нынешняя власть и нас коленкой под зад…

– Неужели ты ничего не можешь сделать? – спросил Никулин.

Признаться, за это время он уже привык к здешним роскоши и удобствам. Такова природа человека – легко привыкать к хорошему и с трудом – к плохому.

– Нет, – честно ответил черт. – С этими я справлюсь легко. Но вместо них придут другие, третьи… и так до бесконечности. Я не в силах бороться против системы. Да и не вправе. Вы сами захотели перемен. Повернуть все вспять я не могу.

– Тогда пошли паковать чемоданы.

– И как назло ни Азаэля, ни Узы… – вздохнул черт.

Через пятнадцать минут они вышли из дома и сдали ключи новым хозяевам, среди которых Алексей к своему удивлению обнаружил Витьку Шубина. Тот старательно делал вид, что не узнает бывшего одноклассника.

– Подгони машину, – попросил Алексей Леонарда.

– Стоп! – вскинулся Малиновый пиджак. – Автомобили тоже конфискованы.

– Но… – начал было Алексей, потом запнулся, махнул рукой и, подхватив сумку, поплелся по дороге.

– Подожди, – суетился вокруг него черт. – Я такси поймаю. Жди возле ворот, никуда не уходи. Я мигом.

И он испарился, будто его и не было.

Алексей с опаской оглянулся – не заметили бы сие чудо экспроприаторы? Но тех выброшенные на улицу хозяева совершенно не интересовали. Они с гордо поднятыми головами вступали в новые свои владения.

«Ну и бес с ними, – подумал Алексей, – жизнь на этом не закончилась».

Он прибавил шаг и через несколько минут увидел бредущего по дороге Бубенцова. Рядом семенили ветхие старичок и старушка.

– Сергей! – крикнул Никулин.

Серега оглянулся, радостно помахал рукой.

– Тебя тоже выгнали? – спросил он у подошедшего Алексея.

– Угу.

– Вот и хорошо… То есть, я хотел сказать, что вместе веселей будет в город идти.

– Что верно, то верно, – не обиделся Никулин и попытался отобрать у Кощея здоровенный чемодан.

– Сам донесу, – огрызнулся тот.

– Но вам же тяжело!

– Я еще и тебя на плечи посажу – не согнусь.

– Боевой у тебя дед, – обратился Алексей к Сереге.

– Ко… Ах, да. Он у меня такой! Все сам. Рано, говорит, себя хоронить, а труд не только облагораживает человека, но и омолаживает.

Баба-Яга и Кощей разом фыркнули.

У ворот постояли с полчаса, покурили. Леонард не появлялся. Требовательно просигналив, вывалилась за пределы огражденной территории машина с новыми хозяевами жизни. Рабочий, сидевший на «месте самоубийц» рядом с водителем явственно бормотал:

– К станку… Скорее к станку!

К огорчению Бубенцова, экспроприаторы уехали на том же полупрогнившем «мерседесе» с частными номерами, на котором и прибыли. Серега-то надеялся, что в город их все же повезет Лихо Одноглазое или Василиск, оставшиеся на даче ждать богов. Веселая поездка получилась бы…

Затих вдали шум мотора, привычные лесные звуки заполнили окрестность. Перекликались какие-то пичуги, в глубине чащи стучал по дереву трудяга-дятел. Синяя стрекоза вырвалась из зарослей и плавно заскользила над дорогой, едва слышно трепеща прозрачными крыльями.

– Пойдем, – предложил Серега. – Чего ждать?

– Да я-то налегке, – отозвался Алексей, – а вот у вас…

И он с сомнением оглядел серегины чемоданы.

– Сказал, донесу! – гаркнул Кощей.

– Илья Муромец выискался! – неожиданно донеслось с вершин деревьев.

Черно-белая сорока, часто подрагивая хвостом, смотрела с ближайшей сосны.

– Сгинь! – махнула рукой Баба-Яга.

Сорока протрещала на своем птичьем языке что-то такое, отчего старики враз покраснели, и, вяло хлопая крыльями, улетела в глубь леса.

– Что это она? – ошарашено спросил Алексей.

– Напоили ее твои дружки, – недовольно пожевав губами, пояснил Кощей. – А ей, вещице-то, алкоголь категорически противопоказан. Ладно, пошли, что ль?

Потихоньку дотопали до Чудинки. Алексей в основном молчал, отделываясь короткими репликами, да и Серега не особенно навязывался с разговорами, обдумывая сложившееся положение. По всему выходило, что предложат ему боги перебираться в Гнилой бор. А селиться там Бубенцову страсть как не хотелось…

Паром стоял под противоположным берегом, но жизни на нем почему-то не наблюдалось. Зато посреди реки сидел в лодке Сидор Прохорович, ощетинившись удочками.