Лилия Баимбетова - Перемирие

…Кто говорил мне, что это детская обида? А, Лайса Эресунд. Уже покойная. Интересная была женщина, необычная. Но все равно умерла. Смерти безразлично, обычный ты или нет. Лоретта Дарринг тоже была очень необычной женщиной, почему-то владела методикой Воронов по удалению памяти. Но она тоже уже умерла.

Лоретта. Уменьшительное от Лорель, между прочим. Ее назвали в честь Лорель Дарринг. Видно, она тоже была похожа на свою знаменитую тезку, а может, просто так назвали.

А странно было все-таки оказаться здесь. Все равно, что войти в дом с привидениями.

Как сказал поэт:

А в былые года

Сколько славу и почесть

Узнавших

Горячо и бесстрашно

Сражались за эти края.26

А мне было все равно. Отзвук этой последней битвы все еще висел в воздухе, а мне, их наследнице, была безразлична гибель этих людей. То ли я такая бесчувственная, то ли и впрямь по-детски обижена. Как меня мучило когда-то то, что Лоретта Дарринг сделала с моей памятью!

Даже не моих метаний и попыток хоть что-то вспомнить я не могу ей простить, но тех — самых первых — страшных дней. Мы все имеем обыкновение забывать о тяжелых моментах своей жизни. И тогда, сидя на троне Кукушкиной крепости, на который я присела просто так, как на случайный стул, я впервые за много лет извлекла эти обрывочные воспоминания из своей копилки. Самые первые воспоминания, с которых начиналась моя жизнь.

Холод. Жесткое седло. Огромные лица великанов. Их громкие злые голоса. И то страшное ощущение, словно ты нырнул в глубокий темный омут и никак не можешь вырваться на поверхность. Взрослый человек, потерявший память, осознает хотя бы этот очевидный факт. А пятилетний ребенок? Знаете ли вы, что это такое — очнуться однажды и ничего не понимать в окружающей тебя действительности? Знаете ли вы, что значит чувствовать этот ужас, который не проходит ни днем, ни ночью?

Стоило ли обрекать меня на это, если я все равно сюда вернулась? Я подумала и расхохоталась над своей мыслью. И правда. Только откуда моей бабуле было знать о том, что произойдет двадцать лет спустя?

Нет, крепость моя — прелестна, но я не нужна ей — на самом-то деле.

А ведь, в сущности, это было просто заброшенное место, где люди уже давно не жили. Еще не руины, но скоро вода и ветер вернут эти стены в круговорот природы. Как сказал поэт:

Все миновало,

Вечны лишь земля с небесами,

В брошенных залах

Деревья и травы растут.27

Наступила ночь. Я устроилась в маленькой комнатке. Еле нашла такую — с окном-то! Окна здесь были великим дефицитом, словно плоды лунного граната на наших южных ярмарках.

На широкую каменную кровать я накидала все, что нашла, — и плащи, и ветхие серые простыни, и даже пыльные гобелены, но все равно чувствовала холод, исходивший от камня.

От окна тянуло холодом. Как сказал поэт:

Появляется ветер,

Влетает в комнаты дома,

И подушку с циновкой

Он студит в полуденный час.28

Я не спала. Лежала, укрывшись своим плащом, а сверху еще двумя серыми плащами, и не спала. Просто лежала и смотрела в темноту. Окно было прямо передо мной, и в его правом углу висела яркая звезда.

Вороны говорили о чем-то. Внизу, кажется даже, за пределами крепости. Я чувствовала ветер в их волосах — странное, смешное ощущение.

Потом они расстались. И дарсай вспомнил обо мне.

Скоро слышны стали приближающиеся по коридору мягкие и тихие, словно бы крадущиеся шаги. Скрипнула открываемая дверь.

— Что такое? — спросила я негромко, поднимая голову.

— Ничего. Я тебя разбудил?

— Нет.

Ворон сел на кровать рядом со мной. Я перевернулась на спину и, повернув голову, посмотрела на него. Глаза его светились в темноте. Хотя я еще не спала, я чувствовала себя так, словно меня и впрямь разбудили. Он сидел и молчал, сияя на меня алыми глазами. Я тронула его за руку, и дарсай словно очнулся от своей задумчивости.

— Ничего, если я останусь?

— Зачем? — вырвалось у меня. Чтения мне не хватало, мне озвучка нужна была.

Ворон усмехнулся в ответ. Я быстро схватила его за рукав, когда он начал подниматься.

— Нет, оставайся, — сказала я виновато. Пальцы мои лишь скользнули по рукаву его рубашки. Дарсай встал и возвышался надо мной неясной темной фигурой.

— Не уходи.

— Да нет, я не ухожу.

Он прошелся по комнате, тихо ступая по каменному полу. Я следила за ним, приподнявшись и опершись на локоть. Тень заслонила ясную черноту окна. Наконец, я не выдержала.

— Ты так и будешь там стоять?

Мягкие шаги приблизились ко мне. Дарсай сел на край кровати, рука в перчатке прошлась по моим волосам.

— Дурочка ты все-таки. Так чего ты хочешь?

— Ничего.

— Совсем?

— Я не хочу ничего из того, чего не хочешь ты.

— Как-как?

В голосе его мне послышалась насмешка. Я прикусила губу, странно смущенная.

— Я знаю… знаю, что ты не хочешь этого… не можешь хотеть…

— Слишком стар, да? Ты многого не знаешь обо мне, тцаль. Очень многого.

И с этими словами он склонился надо мной. Его рука просунулась под мою шею, он приподнял мою голову и приник к моим губам. Он целовал — мои губы, мою шею. Широко раскрытыми глазами я смотрела в темноту над собой. Да, я многого не знала о нем, и этой ночью я поняла это сполна.

Проснулась я поздно. Было уже совсем светло. Белый холодный свет заливал маленькую комнату, в которой и мебели-то почти не было, только кровать и небольшой сундук в углу. Стены, с которых я содрала все гобелены, были голые — сплошной серый камень, даже без резьбы. В крепости стояла страшная тишина, как всегда бывает в давно покинутых домах. Где-то высоко-высоко над крепостью изредка вскрикивали птицы. Сонно потянувшись, я повернулась на бок и взглянула на дарсая, спящего рядом. Плащ сполз, открывая худые голые плечи Ворона; его рубашка валялась на полу. На смуглом предплечье белел старый шрам. Перегнувшись через дарсая, я потянула плащ и укрыла его. Одевшись, я встала и, бесшумно ступая, подошла к окну. И замерла.

Зима вступила во владение Севером. Двор покрыт был сугробами, снежные шапки лежали на вершинах утесов. Все бело было вокруг, не осталось острых углов — сглаженные очертания сугробов, мягкие линии, синеватые тени. Вот она — настоящая зима, вот как она выглядит….

— Что ты там увидела?

— Снег.

— Хорошая была ночь, — сказал он.

— Ты, правда, так думаешь? — вырвалось у меня, — Я думала, Вороны…

— Я не такой, как другие.

Я оглянулась на него. Дарсай сидел на кровати, свесив голые ноги и накинув на плечи плащ. Худое лицо его было насмешливо и довольно.