Джонатан Кэрролл - Белые яблоки

Он прошел по лужайке, остановился, повернулся лицом к отелю и стал искать окно родителей. Они оба были там. Его молодые родители стояли в своей комнате и смотрели вниз сквозь стекло. Отец был позади матери. С такого расстояния ее стройное молодое тело с кожей цвета слоновой кости казалось высеченным из мрамора. Она прижала обе ладони к стеклу, словно хотела распахнуть окно, чтобы хоть немного приблизиться к великолепным животным. Этрих с восхищением смотрел на них. Ему хотелось поцеловать их и сохранить в тайниках своей памяти.

Не отводя взгляда от окна, Этрих сделал несколько шагов назад. Где-то вдалеке залаял пес. Этрих отступил еще на шаг, нога его обо что-то запнулась, и он наклонился, решив, что едва не наступил на большой камень. Но, к немалому своему изумлению, увидел в траве деревянную коробку. Откуда она могла тут взяться? Вглядевшись в свою находку пристальнее, он сумел прочитать надпись на крышке: «Венский торт».

Он оцепенел. Все его чувства и мысли слились в протяжное: «Что?!» Ведь перед ним лежала та самая коробка, в которой Изабелла привезла торт. Он был совершенно в этом уверен. Здесь, на французской лужайке, в ночь, отстоящую от нынешнего времени на сорок с лишним лет, под окном гостиничного номера, где он только что был зачат, валялась коробка, которая еще минувшим утром стояла в его холостяцкой квартире.

Этрих преодолел искушение поднять ее. Какой-то голос в глубине его сознания велел ему не делать этого. Оставить все как есть и убраться отсюда поскорей. Они его нашли. Они здесь. Но не означало ли это, что им удалось отыскать и Изабеллу с Энжи?

Он резко выпрямился. Так резко, что потерял равновесие и зашатался, расставив руки в стороны. Ему с трудом удалось устоять на ногах. Надо было исчезать из этой волшебной ночи как можно проворней. Первым его побуждением было отправиться к Изабелле, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Но ему тотчас же пришло на ум, что, возможно, они не знают, где она, и тогда он, чего доброго, наведет их на ее след.

Этрих сделал несколько неуверенных шагов вправо, остановился, повернулся и зашагал налево. Цепенея от ужаса, он машинально вскинул голову и в последний раз взглянул на здание отеля. На миг перед ним мелькнули обнаженные тела родителей, но он был так напуган, что не только не попытался всмотреться в их лица, но даже не задумался, кто они такие.

ХИТЦЕЛ

Бруно был разочарован тем, что Этрих не открыл коробку! А ведь он немало потрудился над ее содержимым в расчете на то, что оно произведет на этого болвана ошеломляющее впечатление. Но тот взял и попросту удрал. Все усилия Бруно оказались тщетными. Ну да ладно, Винсент все равно свое получит.

Он наклонился, поднял ее и потряс, приложив к уху. Внутри затарахтело: что-то тяжелое, металлическое билось о стенки. Бруно счастливо улыбнулся. Возможно, он использует это в другой раз. Вот именно. Наверняка ему представится случай подсунуть Винсенту коробку в такое время и в таком месте, где он просто не сможет не открыть ее. Сунув коробку под мышку, Бруно зашагал по лужайке. На ходу он бросил рассеянный взгляд на окно номера Этрихов. Несколькими минутами раньше он заметил животных, гарцевавших по траве. Вся эта история была ему давно знакома, и он находил ее довольно занятной, но не более того. И будь на то его воля, он уничтожил бы эту сладкую сказочку семейства Этрихов. Можно было бы, к примеру, одним ударом вышибить дух из оленя, поджечь отель или подсыпать немного яду в утренний кофе молодой четы. Ровно столько, чтобы обоих выворачивало наизнанку весь следующий день. Но Бруно не имел права вмешиваться в события прошлого. Хаосу нет места в истории, ведь она неизменна. Иное дело – настоящее и будущее, все то, что вершится сию минуту и чему еще предстоит произойти. Задача Хаоса как раз и состоит в том, чтобы направить ход событий в нужное русло. А прошлое, к сожалению, величина постоянная. Что было, то есть. Навеки.

Поэтому, чтобы осуществить задуманное, Бруно необходимо было выманить Этриха и Изабеллу в настоящее. Вот уж когда он до них доберется! Шагая по мокрой траве, он размышлял о том, как именно расправится с обоими. Скоро, совсем скоро он позабавится всласть.

Очутившись в бабушкиной спальне, Изабелла испытала противоречивые чувства. С одной стороны, это было изумительно. Бабушка предстала перед ней наяву, живая и невредимая и в точности, до мельчайших черточек, такая, какой она ее помнила.

Но с другой… Что-то во всем этом было не так, какой-то пустяк, какая-то неуловимая мелочь мешали ей полностью принять происходящее и с наслаждением погрузиться в знакомую атмосферу.

– Ты помнишь Петера Йордана? – Старушка сидела за прикроватным столиком и прихлебывала чай из изящной фарфоровой чашки.

– Нет, бабушка. Кто это?

– Друг нашей семьи. Из провинции. Он рисовал животных. Однажды в его городок приехал цирк. У них был старый верблюд, он тяжело заболел, и вот они решили, что он умирает, и предложили Петеру забрать его. Он согласился, и животное прожило еще целых пять лет. До чего же забавно было ходить к ним в гости – придешь, а на заднем дворе стоит верблюд. По правде говоря, здоровье у него и впрямь было неважное. Кажется, он даже ослеп на один глаз.

– Петер Йордан или верблюд?

– Верблюд. Петер Йордан умер через несколько дней после того, как мне исполнилось восемьдесят три. Он приходил меня поздравить. Хочешь с ним познакомиться?

– Что ты имеешь в виду? – Изабелла помнила, что в последние годы жизни бабушка порой заговаривалась.

– То, что сказала: хочешь познакомиться с Петером Йорданом?

– Но ты только что сказала, что он умер, бабушка.

– Так ведь и я тоже, детка. Ну и что с того?

Изабелла медленно отодвинула стул и присела к столу:

– Выходит, ты знаешь, что умерла?

– Разумеется. Он очень интересный человек. Уверена, он тебе понравится.

– Бабушка, я не хочу знакомиться ни с каким Петером Йорданом. Я хочу поговорить с тобой о другом.

– Это насчет того, что я умерла? Но ведь и ты об этом знаешь. А раз так, то что к этому можно добавить? Ничего. – Она подлила себе еще чаю. Рука ее слегка дрожала, но так было всегда. Носик заварного чайника едва слышно постукивал о край чашки. Наполнив ее, бабушка медленно и аккуратно поставила чайник на место. И по своему обыкновению на миг сжала его морщинистыми ладонями, чтобы согреть их. Она перехватила взгляд Изабеллы, устремленный на ее руки, покрытые старческими пятнами. – Нипочем бы так не сделала в свои молодые годы. У меня была очень чувствительная кожа, я не могла прикасаться к слишком горячим или холодным предметам. Даже мороженого не ела, от него у меня болели десны. А теперь, смотри-ка, стала совсем как ящерица, что греется под солнышком.