Мария Митропольская - Цветы Белого ветра

В дальнем углу, вжавшись в холодную стену, стоял притихший Будилко и время от времени сверкал белками глаз. Когда "ревизор" удалился восвояси, костлявый послушник, придерживая рукой полы бесформенного одеяния, ужом проскользнул в приоткрытую дверь и, не проронив ни слова, закрыл "братьев".

— Ведь почти выведали про ключ! Так нет! Принесла нелегкая какого-то болвана! — Эсбер устало распластался на полу. Для его широкой и неумной натуры каждый день, проведенный в прикапище, приравнивался к двум.

— Ничего! Узнаем рано или поздно, — Веста широко зевнула.

— Лучше рано.

"Лучше поздно", — подумала она, радуясь каждой минуте, проведенной с Эсбером. В ее нежных чувствах к сложнику было не мало парадоксов. Вот и теперь, чем больше он раздражал Весту, тем больше казался ей самым лучшим на свете.

Свое посвящение в послушники авантюристы решили считать недействительным. Сверх того, оба торжественно поклялись друг перед другом всеми богами и своими предками в том, что даже под страхом пыток не выдадут событий предстоящего дня. Любой другой житель Синельска несомненно оробел бы перед посвящением и несколько раз подумал бы: а стоит ли так морально опускаться? Но не спевшиеся авантюристы. Если говорить о служителе муз, то его совесть поначалу слегка протестовала, но после разговора с Будилко умолкла. Уж очень обидным было представление послушников о служителях муз. А у Весты вообще имелось абсолютно иное, ведомое только ей представление о совести и ее предназначении.

Обряд посвящения свершался в достаточно скромном по убранству священном зале, в котором находились только выточенные до мельчайших деталей фигуры четырех божеств. Сначала зал заполнили послушники, через какое-то время наставники, последними зашли будущие послушники. До вторжения летнесторонцев в веровании рекоставов наблюдалась целая плеяда богов, и каждый рекостав выделял из них кого-то одного, по своему усмотрению, но так как солнечный Геон являлся божеством, отвечающим за благополучие всех людей и за исцеление раненных и хворых, народ, в том числе и наставники, поклонялись ему чаще, чем другим богам.

Послушники, в серых, поблекших одеяниях, с чересчур просторными рукавами, все как один подпоясанные тонкими белыми лентами, выстроились в ряд возле окна. Точно такие же одеяния, за исключением лент, красовались на бывшей ведьме и сложнике. В толпе послушников, маячило знакомое лицо Будилко, которое при дневном освещении выглядело чересчур рябым. Как они и предполагали, церемония оказалась нудной, слишком растянутой и будущие "братья" еле сдерживали зевоту. Зато под самый конец посвящения, то есть после подпоясывания белыми лентами, произошло нечто такое, из-за чего попиратели моральных устоев не только пробудились, но и напрочь забыли о своих пустых желудках.

— Братья! Все вы знаете, что во времена огненных морей ниспослал нам Геон тайное подобие свое и велел найти разгадку. Это и будет подходящим испытанием для наших новых послушников. Уединим же их, дабы показали они нам стремление и усердие свое. Да будет так!

Зал наполнился одобрительным гулом. Веста тем временем растерянно озиралась по сторонам, словно кого-то искала, а Эсбер, воздев сине-зеленые глаза к потолку, смачно выругался нараспев хвалебной песни, и по-тихому сплюнул на подол стоящего перед ним послушника.

— Это все ты, со своими бредовыми планами! — проворчал служитель муз, после того, как их привели обратно в каморку.

К счастью бывшей ведьмы, посвященным "братьям" незамедлительно принесли поздний завтрак, и гнев Эсбера был не настолько сильным, чтобы лезть в драку. Сутки без еды и простая каша кажется пищей богов, так что экс-ведьма, следуя примеру своего ненаглядного, увлеченно поглощала склизкую, переваренную крупу и, при этом сосредоточенно осматривала водворенную на скамейку, статуэтку Геона. Статуэтка выглядела как маленькая копия большой статуи в зале, но вот в чем заключался ее секрет Веста не имела ни малейшего представления. Почему другие послушники до сих пор не разгадали сию тайну? Или просто прикидывались, не желая признаваться в том, что тайна уже таковой не является?

За словесными перепалками и поочередным отдыхом на деревянной скамье, день сменился вечером. Именно вечером к ним снова заглянул досужий Будилко. Произошло это событие сразу же после ужина, который оказался столь же скромным, как и завтрак.

— Дозволь поинтересоваться, брат, — капризный сложник сморщил нос, — у вас здесь, прямо сказать, не до разносолов, да?

Юнец вопроса не понял, но суть уловил и даже на всякий случай сообщил, что на следующий день обещали сварить утиную похлебку.

Эсбер скептически усмехнулся и принялся выскребать из своей миски остатки горелой каши.

— Скажи, пресветлый Будилко…, - бывшая ведьма постаралась придать своим словам красивую форму, но не слишком в этом преуспела. — Короче, что следует делать с этой статуэткой?

Их гость непонимающе похлопал глазами.

— Разве тебе не давали такое задание? — спросила удивленная Веста.

— Куда там! Гм! Меня подкинули к воротам семнадцать весен назад. Почти каждый из послушников — подкидыш, а таким как мы ничего ненадобно доказывать. — Будилко перешел на трагический шепот: — Но вам, так и быть, скажу.

Он выдержал многозначительную паузу, во время которой бывшая ведьма придвинулась к нему поближе, а Эсбер, перестав жевать, обратился в слух.

— Еще никому не удавалось разгадать эту тайну, а их все равно брали в послушники. Стало быть, и вас возьмут.

— Какая радость! А в хранилище знаний ничего не говорится об этой тайне? — Экс-ведьма хитрющей лисой ходила вокруг сидящего на корточках гостя.

Послушник задумчиво запустил в нос указательный палец, отчего благовоспитанный сложник поперхнулся своими поскребышами.

— Как будто бы и говорится. Гм! Но ключ-то у брата Ягуна или еще какого наставника. Серый такой ключ, из железа. И на двери хранилища такой же замок висит. В прошлом году золотой был, а вскоре его не стало. Смотрим, на двери замка нет. Ну, все, думаем, голые стены оставили. Глядь — все на месте, только замок умыкнули. На продажу вестимо.

— Так что же, никто не заметил идущего наверх вора? — всплеснула руками Веста.

— Да это сейчас хранилище знаний наверху, а в ту пору-то оно в подвале находилось. Потом смекнули, что неразумно сие — в подвале сыро, плесень. А ежели пожар — Упасите боги! — то самим бы спастись. Чердак — другое дело — с чердака и рукописи сподручно скинуть и самому выпрыгнуть. Под окном, опять же, сено есть для такого дела благородного.