В. Бирюк - Пейзанизм

   Кость висит открытым концом прямо над лицом Сухана. Сантиметров 10-15. Чуть качается над его сжатыми губами. Два волхва с посохами подходят к нему с двух сторон. Удар бубна. Удар посохами по рёбрам. Вскрик. И Сухан замирает с открытым ртом. С открытом прямо под нижним концом пустой кости чьего-то пястья.

   Кажется, Сухан пытается дёрнуться, отодвинуться. Но три посоха его держат. А он сам не может оторвать ни ладони от земли, ни -- колен. Стоит. Высокий, я такого еще не слышал, короткий бряк бубна. Дружный выдох всех присутствующих. Главный голядина резко, как бармен за стойкой, переворачивает кость открытым концом кверху. Будто-то там что-то есть. Жидкое. И затыкает какой-то затычкой. Подымается, удовлетворённо рыча. Сухан мешком снова валится на землю.

   Но это не конец. Медведь поднял вверх зажатую в руке кость. Отпустил, так чтобы держать только за последнюю, ногтевую фалангу. И резко встряхнул. Как колокольчик. По телу Сухана прошла судорога. Он как-то пытался свернуться. Человек, когда ему плохо, всегда инстинктивно сворачивается в позу эмбриона -- у мамы в животике хорошо. Без-опасно, без-боязно, без-страшно. Мама, роди меня обратно.

   Один из волхвов что-то сказал Сухану, ткнул его посохом. Медведь снова позвенел костяным колокольчиком. И Сухана вздёрнуло. Точно - они его не поднимали. Он сам как-то очень быстро, судорожно оказался стоящим на ногах. Согнутый в пояснице, какой-то скособоченный, с опущенными руками и головой. Снова команда одного из волхвов. Этот стоит ко мне лицом и я успеваю поймать часть команды: "... прямо". И Сухана снова вскидывает. Голову, поясницу. Ему сказали, скомандовали... Стоит прямо. Ещё не "по стойке смирно", но похоже.

   Волхвы выдают команды по-очереди. Во все возрастающем темпе. "Сесть, встать, лечь, левую ногу, руку, поворот..." Сухан дёргается как марионетка. Резкие ломаные движения. Абсолютный баланс. Я думаю, вчера он бы не смог исполнить прыжки на руках. А теперь прыгает. Вперёд, назад. И - закрытые глаза. Мечта пьяного сержанта -- полное повиновение без всякого соображения. Наконец, эти... посохатые сержанты останавливаются. Голядина снова поднимает свой... костяной колокольчик. Встряхивает его и рычит в лицо Сухану. В абсолютно неподвижное, мёртвое лицо с закрытыми глазами: "клаусутти". Потом очень по-хозяйски, как кошелёк в набрюшник, убирает это многосуставное хранилище Сухановой души себе в пояс. Сухан... всхлипывает и оседает на землю. Будто из него выпустили воздух.

   А громадный, мохнатый... ужас в медвежьей шкуре поворачивается ко мне.

   Вот это я попал... Мама моя родненькая... Теперь они за меня примутся.

   Общий выдох как-то вернул и меня к осознанию и восприятию окружающего. Но... Попытка пошевелить пальцами связанных над головой рук не привела к ожидаемой боли. Она вообще ни к чему не привела. Рук не чувствую. Ноги, все тело -- как деревянные. Каждое движение отзывается... Очень плохо отзывается. Меня уже тоже..? Я уже частично зомби? Ну, с Барбодосом вас, Иван Юрьевич.

   Только не надо путать "антилизм" с "атлантизмом". И то, и другое -- параша. Но непосредственный "кай-кай" несовместим со "жвачкизмом". На зубах может скрипеть либо то, либо другое.

   Оценивая уровень собственного юмора, я ощутил чувство глубокого стыда. Что радовало. Хоть какое-то чувство. Все остальное -- глухая, тупая, безысходная... паника. Покорность. Полное согласие с любой... С любым развитием событий. "Лучше ужасный конец, чем ужас без конца". Все попытки возвратить себе... себя, вспомнить картинки, которым я так радовался недавно, какие-то... лингвистические изыски... Как это не... не соразмерно, неуместно, глупо, по-детски... Перед вот этим. Перед царём зверей. Перед Велесом. Перед ними, владеющими и приобщёнными. Извлекающими и запечатывающими души человеческие. Перед служителями Его.

   "Дети у вас прекрасные. Но то, что вы делаете руками...". А также ногами, головами, глазами...

   Сами волхвы и вывели меня из этого... нокаута. Именно их этого состояния, которое характеризуется головокружением, частичной или полной потерей ориентации, иногда -- потерей сознания в результате удара. Все это я либо уже имел, либо балансировал на грани. Ритуал-то у них был... вполне ударный.

   Но будучи уже на грани обморока, уже согласившись с мыслью: "закрою глаза и пусть делают что хотят", я поймал взгляд одного из волхвов. "Дьявол кроется в мелочах". Я мелочный человек -- человек, внимательных к мелким деталям. Например, к беглому взгляду. Взгляду в лес за моей спиной. Точнее, в просвет в кронах деревьев на востоке. Все это время я, как и все остальные, смотрел на происходящее здесь, в центре поляны. В круге света от пляшущего пламени костров. А вот последовав за коротким взглядом волхва, повернув непривязанную голову лицом в непроницаемую темноту окружающего леса... я обнаружил, что темнота... уже не настолько непроницаемая.

   Выворачивая голову, пытаясь рассмотреть хоть кусочек света под своей подмышкой, я вдруг обнаружил еще одну ошибку этих "велесобищ" - у меня не были связаны ноги. Сухана они привязали правильно, а вот со мной... то ли поленились, то ли не посчитали важным.

   Полу-петушённый волхв попытался стать совсем петушённым: не только заметить рассвет, но и прокукарекать. Позволил себе обратить внимание главной голядской голядины на изменение освещённости. Себе он позволил, а вот ему нет. Утробное, удовлетворённое медвежье рычание сменилось коротким рыком. И ударом. Волхв получил медвежьей лапой по уху и отлетел метра на четыре. Так... катапультировать здорового мужика... Медведь-то -- да. Но ведь это дедок в маскарадном костюме. Я же видел, как его выводили под руки. Полуслепого, само -- не ходящего, согбенного и шаркающего. С трясущимися от "тремола покоя" ручками. А тут он этой ручкой...

   Главный снова взял в руки бубен, парочка волхвов рысцой убежала куда-то мне за спину. Между главным и группой волхвов прошёл короткий обмен мнениями. Чем они там обменивались -- не понятно, но главный снова рыкнул и ударил в бубен. А по тёмной массе зрителей прокатился какой-то... шепоток. Восторга? Предвкушения? Радости? Участники как-то раздвинулись, очистили площадку. Чьи-то жёсткие пальцы ухватили меня за ремень, который не позволял закрыться моему рту, что-то сделали и... выдернули эту кожаную гадость из моих одеревеневших челюстей. Над ухом раздался чей-то тихий голос: "Кричи".

   Я бы закричал. Но челюсти... И пересохшее горло. Пока я сглатывал и двигал своим едальным аппаратом, в голове возникло недоумение: "а зачем?".

   Каждый раз, когда у нас в ВУЗе начинали читать новый курс, мы на первой же лекции задавали лектору один и тот же вопрос: "А нафига оно надо?". Глупые обижались. Или несли ахинею: "Так положено. Так требует учебный план...". Умные -- объясняли место своей дисциплины в... в общей картине мироздания. Когда мне и самому пришлось детишек учить -- я всегда начинал с ответа на этот, пусть и не заданного, вопрос.