Марина Дяченко - Любовь и фантастика (сборник)

Утром, пошатываясь, она шла домой.

Вставало солнце; подставляя ему лицо, Вирлена поняла вдруг, что сегодня увидит Кирияшика, что они поженятся, что каждый день их будет праздником, а каждая ночь… И тело ее сладко застонало, предчувствуя, как же сладко любить – любимого…

…В тот же день в село вернулся – радостный, напуганный, расте– рянный, но целый и невредимый – Кирияшик. Какой-то там вышел новый указ, и четвертый сын в семье, да еще неполных семнадцати лет, никак не подлежал уже набору; родичи счастливчика чуть не рехнулись от радости, а матери других парней, уведенных вместе с Кирияшем, зачастили на доро– гу – высматривать сыновей. Надежда их скоро сменилась отчаянием – боль– ше никто не вернулся домой. Никто.

И вот сыграли свадьбу – пышную и веселую, и всем хватило хмельного вина, но молодые были пьяны и так – от счастья… В какое-то мгновение Вирлена готова была признаться мужу в своем грехе ради его спасения – но будто что-то удержало ее, и она не призналась.

И пришла первая брачная ночь, и душа Вирлены пела в предвкушении счастья, и даже страх, что Кирияшик разоблачит ее, не мешал этому сла– достному предвкушению; и вот молодые остались одни.

Тонкими простынями устлана была широкая постель, и ровно горела свеча, но Кирияшик, смущенный, поспешил задуть ее. В полной темноте Вирлена обвила руками его шею – и услышала, как неровно, испуганно бь– ется в груди его сердце.

И она излила на него свою нежность – всю огромную, накопившуюся любовь и нежность, и он, кажется, даже испугался. Влажные губы его не– ловко тыкались ей в лицо, ладони взмокли, и пальцы никак не могли спра– виться с застежкой собственных штанов:

– Вирлена… – шептал он приглушенно, – я люблю тебя… Я… ты знаешь, я люблю тебя…

Она молча улыбалась в темноте и обнимала его все крепче…

Утром она увидела его лицо – Кирияшик спал на боку, подложив сло– женные ладони под пухлую со сна, розовую щеку. Долго, очень долго Вир– лена боялась по шелохнуться, чтобы не разбудить его; по всей деревне кричали петухи и хлопали калитки – люди брались за дневную работу. Вир– лена лежала и думала, что вот она и стала женой любимого, что Кирияшик такой юный, такой нежный и такой целомудренный, и что, по счастью, он так ничего и не понял; она лежала и мечтала о детях, о долгой счастли– вой жизни – и вместе с тем в глубине души у нее зрело чувство потери.

Но что за тень набежала на это ясное, первое утро? Что потеряла Вирлена, обретя наконец любимого?

Но Кирияшик вдруг заворочался – и, отогнав беспокойство прочь, она ласково поцеловала его в розовую щеку…

…И дни пошли за днями, и двое любили друг друга, и работали, не покладая рук, и почти готов был для них дом, где заведут они свое хо– зяйство и будут жить долго и счастливо.

Каждую ночь Кирияшик заключал жену в объятья, и восторженные, поспешные ласки его вызывали в ней материнскую нежность – и только. Каждое утро Вирлена улыбалась мужу – а чувство потери росло, как яма под лопатой землекопа, и было это чувство холодно, как могильная земля, и безнадежно, как осенний ливень. А Кирияшик ничего не замечал – слиш– ком наивен, слишком беззаботен был муж, слишком слепо любил он свою мо– лодую жену…

Свекровь ее сушила травы на зиму; однажды, помогая ей вязать и раз– вешивать по углам травяные пучки, Вирлена почувствовала вдруг знакомый, терпкий и горький запах.

«Что с тобой?» – спросила свекровь.

Вирлена молчала, прислонившись к стене и белая, как стена – только сейчас поняла она, что за тоска грызет ее душу.

Долго-долго думала она, и много бессонных ночей провела рядом с посапывающим Кирияшиком; уж и родичи встревожились – щеки ее ввалились, плечи опустились, вся она исхудала, как щепка – уж не больна ли?

И, когда упал первый глубокий снег, Вирлена осознала, что в душе ее совсем не осталось радости – одна огромная потеря, одна тянущая боль и тоска по безвозвратно ушедшему.

И вот мутным, снежным зимним утром Вирлена тихонько встала и отп– равилась… за озеро, туда, где на опушке леса жил колдун.

Полгода не виделись они; полгода Вирлена старалась все забыть. Те– перь нехоженая тропинка завалена была сугробами, и Вирлена увязала в них по колено, и ветер хлестал ей в лицо.

Колдун был дома – отворачивал лопатой снег от крыльца.

– Ого, – сказал он, обернувшись, – редкие гости… Но ты мне не нужна – стало быть, я тебе нужен?

Вирлена остановилась перед ним, ни жива ни мертва. Снегом присыпа– ны были его черные спутанные волосы, и так же выдавался на лице крючко– ватый нос, и так же горели угли-глаза. Вирлене показалось, что в мороз– ном воздухе чуть слышно повеяло травами.

– Я пришла, – сказала Вирлена, – потому что не могу больше жить без вас. Возьмите меня или убейте.

Печально усмехнулся колдун:

– Но разве ты не получила свое счастье? Разве твой муж, которого я вызволил, не любит тебя больше жизни? Разве ты сама не готова была уме– реть, лишь бы вернуть его?

– Да, – сказала Вирлена, – все так. Но горько и тоскливо мне жить на свете, и серо, и пусто, и больше не будет лета – только зима да осень. Плачу я, думая о бедном Кирияшике – но люблю его, как мать, а а не как жена. Не быть нам счастливыми; умоляю, возьмите меня к себе.

Снова усмехнулся колдун, и еще печальнее:

– Разве ты не видишь, что я страшен и уродлив, а твой муж – молод и красив?

– Да, – сказала Вирлена, – но он не может быть таким сильным… и таким нежным, таким ласковым… и таким безжалостным!

Молчал колдун, и глубоко запали его горящие глаза. Снег валил и валил, и все глубже утопала в нем Вирлена.

– Что ж, – сказал наконец колдун. – Твое прозрение запоздало. Ты ушла от меня на рассвете, а я ведь не гнал тебя… Я вернул тебе Кирия– шика, как ты хотела. Сейчас ты хочешь наоборот; кто знает, что тебе вздумается завтра? Нет, уходи, ты не нужна мне!

И он вернулся к своей работе.

И Вирлена пошла назад.

Улегся снег, и вышло солнце, и ярким-ярким был новый день. Вот и околица; треглавая осина стояла голая и чуть поскрипывала на морозе ветвями.

…На своих же косах.

Светало. На месте костра осталась только груда угольев.

– Вот так штука, – пробормотал юноша, – ты будто сам был там и все видел…

Обладатель трубки усмехнулся, по своему обыкновению. Седоусый крякнул, в замешательстве потирая затекшую спину:

– Да… Вот это да уж…

Стоял тот самый предрассветный час, когда ночь уже сбежала, а утро еще не вступило в свои права.

– Вот так штука… – снова протянул юноша, – но какая же из этих историй… Я хотел спросить, как оно было на самом деле?

Конец

Подземный ветер