Леонид Кондратьев - Отыгрывать эльфа не просто!

Подгоняя пленных уколами клинка, командир вел их по наплавному мосту в сторону круга камней. Медленно переваливаясь на бревнах своей нелепой семенящей походкой немцы приближались к сердцу болота. Шаг. Еще шаг. И вот первый из них чуть пошатнувшись, но все же сохранив равновесие, переступил с одного настила на другой. Второй. Спустя полминуты на круглом настиле находилась уже вся троица.

От любопытства и внезапно проснувшегося предвкушения причастности к тайне Сергеич буквально высунулся из кустов, впрочем при этом он не забыл аккуратно придержать тугие, неподатливые ветви. Чтобы не шелохнулись и зашуршав не выдали командиру незапланированного участника событий.

Впрочем, как ни высовывался, как ни всматривался, многого все равно не увидел слишком неудобный ракурс и большое расстояние для наблюдения ночью. Вот знал бы он заранее забрался бы на эту ольху и тогда бы точно все видел. Но, как говорится хорошая мысля, сами знаете, когда приходит. Пока старшина предавался сожалениям и рассматриванием недостижимой сейчас площадки для наблюдения, со стороны камней начал доносится тихий и вместе с тем пронизывающий все тело гул. Гул от которого кишки старшины принялись странно шевелиться в животе…

Хаотическая пульсация гула постепенно нарастала, начиная складываться в какой-то чудовищный, низкий голос, проговаривающий мерный непонятный речитатив на языке, звуки которого явно не предназначались для человеческого горла. В лучах лунного света плети тумана покрывающие поверхность топи вдруг ожили и принялись извиваться в такт этому голосу. Неожиданно туман будто обрел плотность и вес под прикосновениями его мерзко белесых щупалец начал проминаться травяной покров, покрывающий темную, влажную пасть болота. Медленные, тягучие волны прокатились от кольца камней во все стороны. На берег поляны обрушился мерный прибой, рефреном повторяющий слова речитатива. Маслянисто-черные волны схлынув оставляли после себя ил и куски дерна, еще недавно надежно скрывающего влажные глубины болота. Движения туманных щупалец все ускорялись и ускорялись, они сплетались в странные фигуры, вызывавшие дрожь и омерзение одним только своим видом. Эти фигуры и их движения будили внутри старшины что-то мерзкое, постыдное, можно сказать звериное, то что спало веками и никогда не должно было просыпаться. Картина происходящего действа вызывала желание убежать, скрыться или хотя бы зажмурить глаза, лишь бы больше не видеть всю эту мерзость. Но вместе с тем, она и притягивала. Так может притягивать только сладковатый запах разложения разорванного близким взрывом человеческого тела. Тела перемешанного с землей и остатками обмундирования, пролежавшего на расстоянии вытянутой руки от окопа в котором уже пятый день ты скрываешься от обстрела белогвардейской артиллерии.

Застывший в небе прожектор луны безучастно освещал эту безымянную топь, затерявшуюся в глухих белорусских лесах, серебрил верхушки деревьев, кустов, пряди травы и отражался в широко раскрытых от ужаса зрачках уже совсем не радующегося своему любопытству хуманса.

Между с тем, окружающее пространство начало претерпевать более глобальные изменения. В местах, где только сегодня виднелись островки камней, начало разливаться мертвенное, зеленоватое свечение, подсвечивая две скрюченные фигурки, находящиеся в центре и одну тень, стоящую с раскинутыми руками, обнимающими что-то громадное и вздрагивающую от бьющих ее конвульсий. Яркость сияния продолжала увеличиваться, и в какой то момент от фигурок людей, распростертых на помосте, до старшины начал доноситься утробный вой. Вой, вызывающий ассоциации с зубовным скрежетом и треском выламываемых на живую суставов. Одновременно с ярчайшей зеленой вспышкой, озарившей окружающее, гул излучаемый камнями прервался, и только бесконечный заунывный вой продолжал вести свою сольную партию в этой темноте страшной ночи. Яркость свечения возрастала, и уже было просто невозможно смотреть на это зеленое море, бушующее над камнями. Постепенно цвет свечения стал изменяться, и вместо зеленых оттенков начали преобладать коричневые. Поддавшись своему болезненному любопытству, могущему когда-нибудь привести к безвременной кончине, Сергеич опять обернулся к камням. Сразу же стало понятно изменение цвета: все так же светящиеся зеленым верхушки камней продолжали лить свой безжизненный мертвенный свет на поверхность трясины. Но из самой этой трясины наполненной гнилью, мерзостью и застарелой смертью тоже прорывалось свечение. Светилась сама вода, хотя нет светилась черно-коричневая болотная жижа окрашивая пробивающийся из недр трясины свет в гнилые, грязно-коричневые тона.

В этот момент раздающийся со стороны камней вой, мало похожий на тот, что может исторгнуть человеческое горло, достиг своего крещендо и внезапно прервался. В моментально наступившей тишине медленно начал нарастать тот самый знакомый гул, и свечение камней начало уменьшаться. Все это длилось буквально секунду. Раздался влажный, мерзкий даже на звук хлопок, и окружающее заполнило новым воем, эхом раскатившимся по окрестностям. Воем, исторгающимся явно уже из другой глотки. На фоне этого бившего старшине по черепу (отчего у того двоилось в глазах) звука. Начавшийся мелкий моросящий дождь казался целебным бальзамом. Человек откинул голову назад и со всей силой сжал ее руками, пытаясь как можно плотнее закрыть уши и не слышать вновь взлетевший в вышину вопль. Прохладные, маленькие капли ласковыми пальчиками пробегали по закинутому лицу. В какой-то момент сознание старшины немного отдалилось от тела, а перед глазами все заполнил чуть погрызенный диск луны. Через некоторое время сознание вернулось, благодаря какому-то знакомому запаху, принесенному дождем.

Внезапно раздался гулкий, нутряной удар, больше похожий на взрыв полутонной авиабомбы. В поле зрения насмерть испуганного наблюдателя появилась гигантская колонна зеленого света уходящая в бесконечность и подсвечивающая редкие облака. Окружающее подернулось рябью, и от колонны начали отделяться струи свечения. Они раскидывались в небе громадной паутиной и падая вниз, медленно гасли. Воздух звенел и искажался, как над костром, и в этих зеленоватых переливах старшину настигали грезы. Грезы основанные на обрывках воспоминаний об услышанных в детстве сказках, на историях рассказанных командиром и на расплывчатых образах гибких чешуйчатых тел…

Удар, выбитое дыхание и шелест падающей на старшину листвы, сорванной ударной волной. Несколько секунд беспамятства и старшина Дроконов Валерий Сергеевич вновь открывает глаза вокруг темнота, мягкая темнота, залитая лунным светом. И запах этот знакомый запах, вдруг ставший понятным…