Леонид Кондратьев - Отыгрывать эльфа непросто!

Вытащив свой универсальный шдудочек, я принялся осторожно пеленать будущую батарейку. Всё же есть в дроу что-то от пауков.

Со следующим клиентом мне не особенно повезло ― во первых, он был в сознании, во-вторых, вооружён пистолетом-пулемётом. Наверное тем, что был у их командира. И к тому же был буйным ― очень буйным. Во всяком случае, за мой человеческий отрезок жизни я никогда не видел буйных сумасшедших, а вот тут удалось. Кстати, не особенно красивое зрелище. Мне даже интересно стало ― что это с ними со всеми случилось? Вроде я их только одну ночь посещал, да и то максимум на два часа. Леший что ли глумился? Так зачем? Ну да ладно.

Посмотрел я на это чудо, скачущее по поляне с пеной из оскаленной пасти ― по-другому назвать это не могу. И решил не связываться. Тут думается, одновременно сработала смесь брезгливости и нормальное человеческое опасение за свою шкурку ― чёрт его знает, вдруг у него ещё патронов вагон.

Но отойдя буквально на пару шагов, остановился…

…

Танец, позвольте пригласить вас на танец. Танец огня и стали. Танец в темноте.

Переливом клинка скользить по поляне, уворачиваясь от нелепой тарахтящей громыхалки в руках хуманса. Шаг… Взгляд… Ещё шаг. Впившиеся в руку, держащую оружие когти… Поворот… Рывок… Удар… Удар нелепой, скомканной фигурки человечка о мягкую, но вместе с тем моментально ставшую твёрдой болотистую почву… Тихое шипение выбитого из лёгких воздуха и разочарованное рычание тёмной тени, только что закончившей свой стремительный танец… Так быстро и вместе с тем банально! ― Первый неловкий поцелуй ― поцелуй jalil Elghinn, оборванный из-за своей банальности и отсутствия настоящего чувства… Стремительный росчерк вставляемого в ножны клинка и негромкий бряк презрительно отброшенного в кусты шмайсера.

Хуманс… только он мог так испортить танец, танец с прекраснейшей и загадочной jalil Elghinn. Дева ― дева Смерть иногда бросающая загадочный, зовущий взгляд из темноты на танцора посмевшего предложить ей танец ― танец смерти. Прости меня…

…

Через час старшина уже начал потихоньку замерзать. От болота тянуло сыростью и непередаваемым запахом гнили. Плети ночного тумана медленно вставали над топью. Ещё раз передёрнувшись от холода, энергично потёр плечи и устремил взгляд на сооружённый вчера плот, ведущий к верхушкам камней, скрытых ночной тьмой. Золотистые сосновые брёвна, подсвеченные яркой луной, резко выделялись на тёмном ковре болотных трав. Ветра не было, и поэтому струи тумана, ветвящиеся в воздухе, выглядели застывшими. Вдруг, буквально на секунду, с противоположной стороны топи раздался тихий вскрик. Внимательно присмотревшись Сергеич увидел несколько фигур медленно приближающихся к плоту. Из этой троицы знакомой старшине показалась только последняя, вооружённая луком и обнажённым ножом в правой руке. Идущие впереди две фигуры выглядели странно, но по прошествии нескольких минут, когда они приблизились, странности в их виде прояснились. Старшина впервые видел таким необычным образом связанных людей. Перехваченные несколько раз, почти невидимыми нитями, о наличии которых он догадался только по следам оставляемыми ими на телах пленных. Особенно его удивила их семенящая походка, неестественно закинутые назад головы, и осанка, которая обычно бывает, если только проглотить хороший такой лом. По мере приближения, на белеющих в темноте под светом Луны телах, Сергеич рассмотрел тонкие чёрные шнуры, хитроумным способом связывающие их. Подобный шнур он видел у командира ― его использовали для ремонта самолёта. Тогда старшина думал, что разорвать такой тонкий шнурок не составит никаких проблем, но попытка проверить это на практике с треском провалилась ― он чуть не порезал себе руки. Так что старшина примерно представлял, какие ощущения испытывают эти немцы, а ведь это действительно были они ― об этом говорили остатки измазанной грязью формы, чётко видимой в серебре лунного света.

Подгоняя пленных уколами клинка, командир вёл их по наплавному мосту в сторону круга камней. Медленно переваливаясь на брёвнах своей нелепой семенящей походкой немцы приближались к сердцу болота. Шаг. Ещё шаг. И вот первый из них чуть пошатнувшись, но всё же сохранив равновесие, переступил с одного настила на другой. Второй. Спустя полминуты на круглом настиле находилась уже вся троица.

От любопытства и внезапно проснувшегося предвкушения причастности к тайне Сергеич буквально высунулся из кустов, впрочем при этом он не забыл аккуратно придержать тугие, неподатливые ветви. Чтобы не шелохнулись и зашуршав не выдали командиру незапланированного участника событий.

Впрочем, как ни высовывался, как ни всматривался, многого всё равно не увидел ― слишком неудобный ракурс и большое расстояние для наблюдения ночью. Вот знал бы он заранее ― забрался бы на эту ольху и тогда бы точно всё видел. Но, как говорится ― хорошая мысля, сами знаете, когда приходит. Пока старшина предавался сожалениям и рассматриванием недостижимой сейчас площадки для наблюдения, со стороны камней начал доносится тихий и вместе с тем пронизывающий всё тело гул. Гул от которого кишки старшины принялись странно шевелиться в животе…

Хаотическая пульсация гула постепенно нарастала, начиная складываться в какой-то чудовищный, низкий голос, проговаривающий мерный непонятный речитатив на языке, звуки которого явно не предназначались для человеческого горла. В лучах лунного света плети тумана покрывающие поверхность топи вдруг ожили и принялись извиваться в такт этому голосу. Неожиданно туман будто обрёл плотность и вес ― под прикосновениями его мерзко белёсых щупалец начал проминаться травяной покров, покрывающий тёмную, влажную пасть болота. Медленные, тягучие волны прокатились от кольца камней во все стороны. На берег поляны обрушился мерный прибой, рефреном повторяющий слова речитатива. Маслянисто-чёрные волны схлынув оставляли после себя ил и куски дёрна, ещё недавно надёжно скрывающего влажные глубины болота. Движения туманных щупалец всё ускорялись и ускорялись, они сплетались в странные фигуры, вызывавшие дрожь и омерзение одним только своим видом. Эти фигуры и их движения будили внутри старшины что-то мерзкое, постыдное, можно сказать звериное, то что спало веками и никогда не должно было просыпаться. Картина происходящего действа вызывала желание убежать, скрыться или хотя бы зажмурить глаза, лишь бы больше не видеть всю эту мерзость. Но вместе с тем, она и притягивала. Так может притягивать только сладковатый запах разложения разорванного близким взрывом человеческого тела. Тела перемешанного с землёй и остатками обмундирования, пролежавшего на расстоянии вытянутой руки от окопа в котором уже пятый день ты скрываешься от обстрела белогвардейской артиллерии.