Дмитрий Колотилин - Шахматы Богов

- Этого, - обернулся третий, смотря в далекое небо, где поднимался вверх столп света, - Им ответили.

Облака сорвались с места, гонимые волной грома, небо вдали осветилось алым, а красный орк пошел вперед. Вскоре первый Бессмертный пал, сраженный в мгновения, за ним пали и остальные от рук смертных, коим Бог Войны влил частицу своей силы в оружие, дабы те смогли поразить полубогов.

Орки не стали дальше наступать, они потеряли слишком много сородичей. Но и убили много людей, нападение дерзкое и от того неожидаемое, пришедшие в шторм, они смогли смести любые попытки обороны.

Трое еще понаблюдали, как орки по команде без промедления погрузились обратно в свои баркасы, забрав тела сородичей, которых в награду за их славную жизнь похоронят на своей земле. Баркасы отплыли и столь же быстро скрылись за хребтом штормовых волн, как и пришли оттуда. Пожар постепенно затухал, появились первые люди в окрестностях, начавшие сразу же мародерствовать.

Вскоре Наблюдатели развернулись и пошли прочь.

Дождь не прекращался, на небе мерцали молнии, низкие облака, гонимые ветрами, сталкивались друг с другом в эпицентре шторма. На горизонте поднималось зарево вокруг столпа света, уходящего за облака.

***

Застарелое пепелище чернело выгоревшим пятном среди нетронутых лесов, ни единой травинки. Обугленные мертвые деревья стояли, молчаливо поскрипывая ветвями на ветру, не способном поднять пепел, раскинувшийся сплошным одеялом повсюду. Лишь покрытые сажей печи напоминали о том, что когда-то здесь стояла большая деревня. Дорога, ведущая сюда, желтела посреди выжженной земли. В канавах и колодцах вместо воды стояла гнусно-зловонная зеленая жижа. Гиблое место звери обходили стороной, лишь вороны не боялись приближаться, но не приземлялись, пролетая на высоте. Посреди пепелища, как напоминание, возвышалась почти не тронутая пламенем полусгнившая церковь Истинной Веры, каркас которой покосился, и издали стал походить на скрученного старика. Никого из погибших не похоронили, как того требуют устои, белые кости так и лежали, не присыпанные пеплом.

Русберг, одетый в одежды церковного воина, стоял посреди пепелища, ощущая всю накопленную силу гибели невинно убитых в этом проклятом месте.

"Нет ничего сильнее жажды отомстить даже после смерти, эту силу ничто не сможет остановить, пока месть не свершится. Поэтому неупокоенные стали олицетворением наказаний за деяния".

Опять мысли отвлекли, заставляя ввергнуться в бескрайнее море рассуждений. Русберг взглянул под ноги и увидел в пепле, деревянный крест в золотой звезде.

"Если бы только все люди знали. Если бы они знали, во что веруют, кому молятся".

Он перешагнул крест и пошел дальше, не переводя взгляда от одного места. Отовсюду на него накатывали волны силы, стремясь уцепиться, найти воплощение, найти орудие. Но от этого места исходила иная, более сильная, родственная, греющая по-иному. Русберг остановился перед останками большой печи, возле которой, как и вокруг других расстилался пепел. Но пепел иной, каждая его частица притягивала, источала тепло родного места.

Он смотрел, не отводя взгляда, и в глазах впервые за неисчислимое время проступили слезы. Среди пепла лежали белесые кости, одни широкие крепкие принадлежали взрослому мужчине, другие женщинам. Но среди них были те, которые были именно теми, что принадлежали той, чьей любви он не познал, на чьем молоке не вырос, чьей ласки не ведал. Она лежала, в отличие от остальных в вытянутой позе, руки раскинуты, вокруг шеи небольшая ниточка с серебряным колечком.

Его родной дом, в котором не суждено было вырасти, отец, лишенный шанса воспитать сильного сына, мама, лишенная счастья видеть его каждый день и заботиться. Женщины, не успевшие помочь ему родиться на этот свет. Челюсть сводило от дрожи, руки тряслись, слезы текли ручьями.

Русберг не сдерживался, и капли его слез смачивали пепел, пропитывая тот. Он рыдал, не сдерживая нахлынувших чувств, и не обращал внимания, что там, где слезы соприкасались с пеплом, проникая вглубь его, показывались молодые зеленые всходы. Он подошел осторожно к костяку, сел на колени и тихонько поднял колечко, оно в руках будто бы заблестело, он смотрел на него и рыдал. И даже ветер притаился, словно понимал, что мешать не надо в эти мгновения. Не надо мешать давать волю чувствам, не надо мешать хотя бы сейчас.

Вскоре слезы иссякли, он прикоснулся рукой к черепу, поглаживая его.

-Я еще вернусь, мама, а сейчас мне надо идти, но я ненадолго. Обещаю, - Русберг встал и пошел в сторону навеса поодаль на взгорке.

Обвалившийся навес закрывал собой плавильную печь и наковальню. Все мешающее откинулось в сторону. Наковальня нисколько не заржавела, будто бы на ней прекратили работу час назад. Рядом молотки, возле печи лопата для угля. Он разделся по пояс, высвобождая шрамы и рисунки на теле, иные, не схожие с теми, что усеивали его тело когда-то, наделенные иным смыслом. Левая рука, покрытая затвердевшими наростами, походила на зловещую лапу страха подземелий, о которых на каждой воскресной службе упоенно рассказывали церковники мирянам, чтобы те еще больше боялись не веровать. Уголь, лежавший слева от печи, не промок от дождей, словно только что его подвезли. Лопата в руках загребала тот и закидывала глубже в печь, отзывающуюся глухим шорохом. На цепи поскрипывала металлическая пластина с выбитым на ней изображением молота, побеспокоенная внезапно подувшим слабым, но пронизывающим до костей ветерком. Живой потревожил и не боялся их, столько лет безлюдья, и теперь этот смертный вторгся в их пределы.

Русберг ощутил присутствие, они пришли, придется воспользоваться всей накопившейся силой гиблого места. Места, родного и отнятого, и от этого оно идеально, и поэтому его влекло именно сюда, хоть и были сосредоточения большей силы. Бестелесные силуэты стояли вокруг кузни, но не смели приблизиться, лишь молчаливый призрак кузнеца стоял около наковальни и наблюдал, не препятствуя.

Вскоре Русберг достал из свертка один из черных кусков от клинка и начал вычерчивать фигуры от наковальни, тщательно выводя кривые и прямые, сводящиеся в разных точках. Он видел как, призраки приблизились к кузнице, четче проявившись и походя уже на отражения людей в блике побеспокоенного пруда. Призрак рослого широкоплечего кузнеца с закинутым на плечо призрачным тяжелым кузнечным молотом не отводил взгляда, попытавшись вглядеться в очертания которого, увиделось бы что-то напоминающее улыбку.

Из бестелесной толпы вперед вышло отражение силуэта небольшого роста в одеждах и палкой. Оно словно кивало, наблюдая за тем, как живой рисует, и в одном месте своей бестелесной палкой словно поправило того, указывая в место, немного в стороне от того, куда выводилась черта.