Бернхард Хеннен - Меч эльфов. Наследница трона

Лилианна кивнула. Она была удивлена тем, что эти двое так откровенны. Она предполагала, что брат Игнациус по-прежнему является главой ордена, хотя Эрилгар и занимает пост маршала.

— Я тоже придерживаюсь такого мнения, но если я должна подчиниться требованиям брата Луи, то иного выхода, кроме войны, не вижу. Я не могу просто сложить оружие и передать на вашу милость сотни своих братьев-рыцарей. Что же касается полков ордена, то я не питаю иллюзий. Простые пикинеры и аркебузиры по большей части не станут противиться тому, чтобы в будущем сражаться под вашими знаменами.

Игнациус задумчиво покрутил между пальцами кончик бороды.

— Просто забудь о брате Луи. Его мы послали потому, что орден легко оправился бы от потери. Мы никогда не предполагали, что ты признаешь комтуром одного из наших рыцарей. С учетом темперамента брата Альвареза мы гораздо больше опасались получить в ответ голову нашего посланника. Мы надеялись на то, что состоится вот такой разговор.

Лилианна посмотрела на обоих.

— И что? Я здесь, но, честно говоря, выхода не вижу. Мои рыцари так просто вашему ордену не подчинятся. Как мы можем избежать борьбы, если вы повинуетесь приказам гептархов?

— А вот это, Лилианна, исключительно в твоих руках. Ты — ключ. Переходи в наш орден!

Эти слова показались ей пощечиной. Такой наглости она от брата Игнациуса не ожидала. Напротив, хотя раньше она и не встречалась с ним лично, до сих пор она считала его одним из самых способных теоретиков военного дела современности. Она знала все его труды. И его книги были основой ее уроков в Валлонкуре.

— Такое предательство моего ордена для меня даже не обсуждается. Если это все, что вы можете предложить, то можем закончить разговор.

Старый рыцарь сердито покачал головой.

— Хотя бы из вежливости, сестра, дай мне закончить свою мысль и попытайся на миг забыть о своей гордости, которая ослепляет тебя. Если ты перейдешь в наш орден, то брат Эрилгар сей же час назначит тебя комтуршей. Комтуршей новой провинции Воронья Башня. Он обладает всеми полномочиями для этого. Таким образом ты получаешь верховное командование над вашими войсками. Тебе нужно убедить их выступать отныне под знаменами Древа Праха, но мы оставим за вашим орденом право на личный герб. И если на этом гербе будет геральдический символ Древа Крови, мы не станем возражать. Это все, что мы можем предложить в качестве разумного решения. Пожалуйста, подумай над этим предложением с холодным умом. В Анискансе произошли вещи, на которые мы повлиять уже не можем. Гептархи предали Новое Рыцарство анафеме. Твой орден распущен, Лилианна. Теперь от тебя зависит, спасти ли то, что еще можно спасти, и предотвратить братоубийственную войну по крайней мере здесь, в провинции Друсна. Я знаю, каким весом обладают твои слова и твои поступки в Новом Рыцарстве, сестра. Поэтому я прошу тебя: действуй осмотрительно.

Недостающее звено

Оноре не знал, день сейчас или ночь. Его окружала тьма. Он знал, где находится. На этот раз он был в полном сознании, когда его приволокли сюда. Холодное железное кольцо опоясывало его бедра. Он был прикован к стене в той самой нише, где недавно метался между жизнью и смертью. Нише, предназначенной для того, чтобы ставить в нее саркофаг. Труп.

Но сейчас он был в подземелье один. Не было вопрошающего и писаря. Странно, но ему не хватало этих двоих больше, чем Мигеля. Они владели его снами и страхами. Они причиняли ему боль и дарили облегчение.

У Оноре возникло ощущение, будто его чувства неестественно обострились. Он ощущал запах чернил писаря. Вероятно, он не закрыл маленькую чернильницу, стоящую на пульте в углу. Он был несколько неряшливым человеком… Примарх был почти что уверен в том, что помнит чернильные пятна на его рясе. О времени после того, как его едва не застрелили на площади Священного гнева, он почти ничего не помнил. Как будто от толстой книги осталось всего несколько страниц.

Оноре напрягся. Цепь мешала ему покинуть нишу. Было холодно, никто не нагревал сковороду с угольями.

Ему хотелось пить. В левой подмышке что-то дергалось. Может быть, у него завелись вши? Культя ткнулась в левое плечо. Он тяжело вздохнул. К тому, что теперь у него нет правой руки, он все никак не мог привыкнуть.

Все его раны исцелились. Он был полон сил. Но то, чего больше нет, излечить нельзя.

Он поднес культю к глазам. Ничего! Темнота была абсолютной. Он потер покрытым шрамами концом руки лицо. Рука была мягкой. Оноре попытался представить себе, как она выглядит.

Звук заставил его замереть. Кто-то стоял у двери в его темницу. Засов терся по дереву. Свет ослепил Оноре. Примарху пришлось зажмуриться.

Кто-то вошел. От него пахло ладаном. И был здесь еще один звук. Он напомнил ему корабли. Оноре потребовалось мгновение, чтобы узнать его. Пеньковая веревка!

— Чтобы не было недоразумений, брат. Я здесь затем, чтобы устранить из мира неприятности.

Оноре узнал бы этот голос из тысячи. Он принадлежал Жилю де Монткальму. Примарх заставил себя дышать ровно. Он не открывал глаз. Он знал, что, если попытается открыть их, свет ослепит его. И, хочет он того или нет, из глаз у него покатятся слезы. Этого удовольствия он Жилю де Монткальму не доставит!

— Кого ты привел, брат?

— Палача с эшафота. Он добросовестный человек. Хочет доделать незаконченную работу.

— А какой ты человек, Жиль? Умный или добросовестный?

— Думаю, оба этих определения меня не характеризуют. По крайней мере когда нужно охарактеризовать меня одним словом. Если тебе это нужно, то лучше всего будет назвать меня разносторонним человеком.

— Это предложение?

Гептарх негромко рассмеялся.

— Ты что же, еще надеешься? Почему я должен оставить тебя в живых? Думаешь, что чудо и тот факт, что все имеющиеся в этом регионе князья Церкви присутствовали при этом, удержат меня от того, чтобы убить тебя? Единственное, чего ты этим добился, — это того, что теперь публичная казнь невозможна.

— Значит, ты веришь обвинению?

Тишина. Внезапно Оноре почувствовал теплое дыхание на своем лице. Кто это склонился над ним — гептарх? Или палач со своей гарротой? Он открыл глаза. Свет колол множеством кинжалов.

— Ты хочешь меня обидеть?

Голос теперь был далеко. Значит, размытое лицо над ним принадлежит палачу.

— Знаешь, брат, ты единственный сановник нашей Церкви, которого я по-настоящему боялся. Я наблюдал за твоей карьерой на протяжении многих лет. Ты напоминаешь мне меня самого в прошлом. А поскольку я хорошо знаю себя, то знаю, что было бы непростительной глупостью оставить тебя в живых.