Сергей Осипов - Луна над Лионеей

Причем работало это увеличение не равномерно, а избирательно, раздувая то один, то другой компонент нынешнего дня разочарований. То Лайман казался ей стражем огромных неприступных ворот, за которые нужно было попасть любой ценой, то у Фишера вдруг вырастали рога, а зрачки окрашивались в дьявольски-красный цвет, то вдруг сама себе Настя казалась полным ничтожеством, которое недостойно не только титула принцессы, но и вообще – недостойно ни любви, ни жалости, ни доверия, ни надежды…

При этом она понимала, что подпитанный бордо эмоциональный порыв сносит ее куда-то не туда, и ей надо держаться, надо остановить эту недостойную принцессы истерику, а чтобы удержаться, надо было за что-то схватиться. И вокруг не было ничего похожего на спасительную ветку, кроме…

– Армандо, дай мне руку, пожалуйста.

Он подошел и протянул руку.

Она вздохнула.

– Сядь, пожалуйста, рядом со мной и дай мне руку.

Так он и сделал.

– Хорошо, – сказала Настя. Рука была большая и сильная, явно годившаяся, чтобы удержать Настю от какого-либо падения. Некоторое время спустя молчание стало давить на виски, и Настя сказала: – Какая же я все-таки… неудачница. Вроде бы принцесса, а все равно – неудачница… Ну?

– Что – ну? – не понял Армандо.

– Что ты молчишь? Ты должен возразить, должен сказать, что я никакая не неудачница, а совсем даже наоборот. Тебе, между прочим, за это деньги платят!

Армандо удивленно покосился на Настю, подразумевая, что деньги ему все-таки платят немного за другое.

– Это была шутка, – сказала Настя. – Проехали. Но ты хотя бы из вежливости мог поддержать разговор, причем поддержать в нужном направлении. Зачем я тебя брала с собой? Я ведь могла выбрать других телохранителей, у нас, у принцесс, их как собак нерезаных. Но я выбрала тебя, знаешь почему?

Армандо мимикой показал, что готов выслушать любые версии.

– Потому что я давно хотела тебя спросить… Армандо, я тебе нравлюсь? Не как объект твоей работы, не как тело для хранения, а вообще… Как девушка. А?

– Хм, – сказал Армандо.

– Если ты скажешь, что тебе нужно посоветоваться со Смайли, я тебя стукну.

– Хм, – сказал Армандо, что означало – он несомненно в состоянии самостоятельно отвечать на такие вопросы.

– Так я тебе нравлюсь?

– Да, – сказал Армандо. – Но…

– Придется тебя все-таки стукнуть.

– Анастасия, давайте успокоимся.

– Это невозможно, – сказала Настя и положила голову ему на плечо. – Я все время пытаюсь, и у меня ничего не получается. Все время что-нибудь мешает – то я сама, то другие люди, а то и не люди…

– Но ведь сейчас ничего не мешает, – сказал Армандо.

– Сейчас мешаешь ты, потому что я хочу успокоиться с помощью тебя, а ты говоришь «хм», и еще ты говоришь «но» и не говоришь ничего из того, что бы хотела услышать бедная девушка, у которой был такой тяжелый день.

– Вот чтобы следующий день не стал еще тяжелее… – Армандо каким-то волшебным образом сделал так, что его рука исчезла из Настиной, а вместо его плеча под ее головой оказалась подушка, и Настя стала проваливаться в эту подушку, как в темную бездну, помня лишь одну мысль, пристегнутую, как чугунное ядро к щиколотке каторжника, – она неудачница, и таковой останется и дома, и в Лионее, и живой, и мертвой, просто ее неудачи будут приобретать разные формы… Выйти замуж за принца, оказаться первым лицом Лионеи и по-прежнему быть неудачницей – это еще надо постараться, и она, похоже, постаралась, только вот как и когда – она этого даже и не заметила. А значит, это в крови, значит, это предопределено, от этого никуда не деться, и…

– Принцесса, – Армандо тронул ее за плечо, Настя резко поднялась и немедленно забыла мрачные сны, спрятанные в глубине подушки. В дверях стоял высокий парень в гостиничной униформе, в руках у него была коробка.

– Это посылка для вас, – пояснил Армандо, изучив сопроводительные бумаги и надписи на самой коробке.

– Ладно, – машинально сказала Настя. – Посылка. Я поняла. Что дальше?

– Я ее возьму и открою.

– Ладно, – кивнула Настя и только потом сообразила, почему Армандо собирается собственноручно открывать ее посылку. – Открывай. Ты думаешь, что там?

Армандо закрыл за посыльным дверь и прошел в ванную комнату. Было слышно, как он отрывает скотч, разрезает картон, шуршит оберточной бумагой и полиэтиленом. Потом наступила тишина.

– Ну? – не выдержала Настя. – Что там? Ведь не бомба, правда? Потому что, если бы это была бомба, ты бы уже…

Армандо вышел из ванной комнаты, и Насте как-то расхотелось шутить, потому что ее телохранитель выглядел довольно бледным. В руке у Армандо было что-то вроде почтовой открытки. Настя встала с дивана, взяла открытку и прочитала выведенное прыгающими неровными буквами: «Присылайте еще».

– Что это еще такое? – не поняла она. – Присылайте – что? Кому я что присылала?

Она вошла в ванную комнату, увидела коробку, которую Армандо поставил в ванную, нагнулась, отвела остатки обертки и в последний момент почувствовала запах, который был не очень приятным и порождал столь же неприятные ожидания. Однако на анализ запахов уже не оставалось времени, потому что Настя увидела то, что было в коробке и что придавало четкий и жуткий смысл посланию – «Присылайте еще»…

В коробке лежала голова Филиппа Петровича.

3

Поезд не простоял и положенных пяти минут, а потом тихим ходом, почти украдкой, убрался восвояси, и его отбытие вернуло платформу с домом из белого кирпича в прежнее состояние, то есть в состояние места, забытого богом и министерством транспорта. Офицер посмотрел на пустые рельсы и вздохнул. Офицера звали Бернар, а в руке он держал какие-то бумажки.

– Это что еще такое?

Холод делал Настю раздражительной. И еще это запустение вокруг. И еще записка. И еще посылка. Отправившая ее тварь была настолько бесстыдна в своей жестокости, что указала обратный адрес.

– Это мой подробный отчет, – сказал Бернар, глядя в сторону, где скрылся поезд. – А вот мое прошение об отставке.

Настя посмотрела на офицера снизу вверх. В нескольких шагах позади Бернара стояли еще четверо, тоже в черной походной униформе, тоже с вещмешками и оружием, и у каждого в руке тоже какие-то бумажки, наверное, отчеты и прошения об отставке. Еще дальше, приготовленные к погрузке, стояли три простых деревянных гроба, подписанных углем. Три гроба – потому что тел, пригодных для упокоения в этих гробах, было только три.

– Отчет я прочитаю, – сказала она. – А прошение… Знаете, не сезон сейчас для таких прошений, – она крест-накрест разорвала бумагу и пустила обрывки по ветру, который подхватил их и понес по серой пустоши, кое-где присыпанной снегом. Офицер проводил разлетающиеся клочки бумаги тоскливым взглядом, выдававшим желание убраться отсюда как можно скорее.