Вера Петрук - Чужая война

— К тому же, как можно любить и уважать тех, кто сморкается в куски из красивой ткани и складывает их потом в карман? — добавил кочевник и брезгливо повел плечами.

На этот раз Регарди не сдержал улыбки, спрятав ее в рукав. И это говорил тот, кто мыл волосы мочой верблюда и втирал в них пальмовое масло, чтобы в них не завелись вши.

Кочевник нахмурился, и Арлинг поспешно добавил:

— Страны и города гибнут, а пустыни остаются. Вы пережили Древних, переживете и кучеяров.

Аршак довольно кивнул, и больше они на эту тему не разговаривали.

Как-то ночью Регарди разбудили приглушенные голоса. Керхи только недавно разбили лагерь, но не прошло и часа, как они снова куда-то собирались. Впрочем, Цибелла оставалась на месте, и кочевник, которого укусил скорпион, тоже. Зато другие керхи поспешно седлали верблюдов и готовили оружие. В их движениях чувствовался восторг и ожидание, знакомые Арлингу. То было предвкушение битвы, крови и вызова перед встречей с противником. Или с жертвой.

Керхи умчались прочь, но сон пропал. Регарди долго ворочался, слушал храп Цибеллы и больного кочевника и думал о тех, кому не повезло отправиться через земли Восточного Такыра и привлечь внимание керхов. Кто они? Купцы, которые решили сократить путь, чтобы быстрее попасть в долину Мианэ? Или разведчики, посланные наместником Самрии на поиски пропавшей группы Евгениуса? А может, то были выжившие члены их отряда, которым удалось убежать от кочевников?

Долго ждать ответа не пришлось. Керхи во главе с Аршаком явились под утро — довольные и с добычей.

— Глупые шибанцы, — пропыхтел Аршак, разворачивая на сухой корке такыра толстый рулон ковра. Арлингу не нужны были глаза, чтобы понять его ценность. Так мог пахнуть только фардосский «золотой» шелк. В кабинете учителя висел гобелен, изготовленный умельцами из Ткацкого Ордена Фардоса. Иман, ценитель дорогих вещей и антиквариата, получил его в подарок от фардосского наместника за какую-то услугу, которую он в шутку называл «бесценной». Ковер, небрежно брошенный на глину, пах так же. Вспомнив о школе, Регарди тут же пожалел о своей неосмотрительности. Это было подобно тому, как умирая от жажды в пустыне, вспоминать о том, какой вкус у настоящего кучеярского чая.

— Хотели откупиться медяками, думая, что мы не заглянем в сундуки, — хвастливо продолжал Аршак. — Отец будет доволен. Таких богатых халатов у него еще не было.

— Там были только шибанцы? — осторожно спросил Регарди.

— Пятеро — да, остальные — наемники. С этими пришлось повозиться, но мы все равно отправили их к предкам.

Запах крови, который Арлинг почувствовал на саблях керхов, получил объяснение, но спокойнее не стало. События ночи лишь напомнили о том, кем были кочевники на самом деле. Они могли сколько угодно рассуждать о любви к пустыне и ее тайнам, но оставались разбойниками и убийцами.

«А ты сам разве не такой?», — спросил себя Регарди и задумался. Когда-то слово «убить» имело для него не больше значения, чем слова «принести воду из колодца» или «выучить северный диалект кучеярского». Когда-то все было по-другому.

И хотя Аршак часто ехал рядом с его повозкой и подолгу болтал с ним на привалах, узнать о том, откуда взялась белая верблюдица, Арлингу удалось не сразу. Халруджи пришлось не раз повторить вопрос о животном, прежде чем он сумел получить ответ, которого с нетерпением ждал. Аршак не знал, как в их караване появилась альбиноска, но один из керхов вспомнил, что ее привел с охоты Белый Ящер пару недель назад. Он выменял ее у керхов недалеко от Большого Каньона на пять бурдюков воды и золотой браслет. Цена, конечно, высока, но верблюдица того стоила. Белый Ящер подарил ее Аршаку на день рождения, чем молодой керх очень гордился.

— Кто такой Белый Ящер? — переспросил Аршак и улыбнулся. — Его знают все в Восточном Такыре. Он мой старший брат и самый могучий воин племени. Когда мой отец умрет, Белый Ящер станет нашим вождем.

Итак, все указывало на то, что Арлинг шел верным путем. Длинным, медленным, но верным. Халруджи надеялся, что он закончится встречей с живым Сейфуллахом, а не Дорогой Молчания, которая, как писал Махди, начиналась неподалеку от Восточного Такыра.

— Если будешь мешать мне, я привяжу тебя к пальме и оставлю на ночь муравьям, — пригрозила Цибелла, меняя повязку на ноге Арлинга.

Это был их последний привал перед большой стоянкой, до которой оставались сутки пути. Регарди был охвачен нетерпением и тревогой. Время утекало, а он не приблизился к Сейфуллаху ни на шаг. Если его подсчеты были верны, они шли уже девять дней. При этом он не знал, сколько прошло времени до того, как очнулся на могильнике.

В оазисе, где керхи разбили лагерь, нашлись буйные заросли заразихи, и кочевники уже час собирали ее в корзины с финиками, которые успели засушить во время пути. Охапки ароматных веток с листвой укладывали поверх сладких плодов. Если кучеяры использовали только клубни заразихи, и то, когда есть было больше нечего, то керхи оказались ее большими ценителями. Из гибкой древесины они делали шесты для палаток, плели попоны для верблюдов, мастерили украшения и строгали древки для стрел. Из листьев получали едкую, плохо смываемую краску ядовитого зеленого цвета и варили лакомство под названием «бай-бай», что на керхар-нараге означало «ешь, пока горячо». Как краска сочеталась с едой, Арлинг не знал, но пробовать сваренную Цибеллой сладость, на всякий случай, отказался.

Несмотря на старания Скользящей, рана заживала плохо. Регарди с трудом стоял на ногах, а о том, чтобы ходить без палки, даже не думал. Иногда ему становилось смешно. Будучи слепым, он никогда не пользовался тростью, но теперь она была необходима из-за какого-то пореза, который не мог затянуться.

Они прошли многие ары, однако Регарди казалось, что он топтался на месте. Старик Махди писал, что халруджи должен быть упорен и решителен в своих целях. Даже если ему отсекут голову, он обязан уподобиться мстительному духу и не умереть, пока не разрешит господин. Арлингу всего лишь порезали ногу, но он чувствовал себя так, словно Дорога Молчания ожидала его уже завтра.

Регарди уже твердо поверил в чудесную смену ветра на могильнике керхов, который заставил бурю повернуть, когда однажды ночью температура воздуха резко повысилась, а дежуривший керх принялся всех будить с криками:

— Самум! Самум!

Ему можно было не надрываться, потому что вихри из пыли, клочков травы и комков глины служили лучшим предупреждением. И это было только начало. Арлинг давно слышал странный звук, но принял его за голоса миражей из Каньона Поющих Душ. Теперь было понятно, что то скребли по такыру гигантские столбы песка, гонимые жарким ветром.