Керстин Гир - Таймлесс. Сапфировая книга

— Почему?

Было так темно, что видеть Гидеона я не могла, но мне показалось, что он пожал плечами.

— Он никогда об этом не спрашивал. Мне почему-то кажется, ему было бы не слишком приятно узнать о том, что мы используем его старую алхимическую лабораторию в качестве отправного и посадочного пункта. Будь осторожна, эта комната битком набита хрупкими предметами…

Мы на ощупь пробрались к двери. В коридоре Гидеон зажёг факел и вытащил его из кованого зажима. В мерцающем свете на стенах затанцевали жуткие дрожащие тени. Я инстинктивно прижалась поближе к Гидеону.

— Как звучит этот дурацкий пароль? А то вдруг тебя снова кто-нибудь ударит по голове.

— «Qui nescit dissimulare nescit regnare».

— «Ква кви симуляры несут формуляры?»

Он засмеялся и вставил факел обратно в зажим.

— Ты что там делаешь?

— Я просто хотел быстро… Мистер Джордж появился, как раз когда я хотел сказать тебе нечто очень важное.

— Это касается того, что я сболтнула тебе вчера в церкви? Понимаю, ты, наверное, считаешь, что я сошла с ума, но психиатр тут не поможет.

Гидеон наморщил лоб.

— Можешь секундочку помолчать? Я собираюсь с силами, чтобы признаться тебе в любви, понятно? У меня в таких делах не слишком большой опыт.

— Что-что?

— Я в тебя влюблён, — сказал он, серьёзно посмотрев мне в глаза.

У меня внутри всё сжалось, будто от страха, но на самом деле, причиной тому была радость.

— Правда?

— Да, правда! — при свете факела я увидела, как Гидеон улыбнулся. — Знаю-знаю, мы знакомы меньше недели, и сначала ты показалась мне очень… инфантильной, и я, наверное, вёл себя с тобой просто ужасно. Но ты такая непредсказуемая, никогда не знаешь наверняка, что ты выкинешь в следующий момент. В некоторых вещах ты просто до ужаса… э-э-э… неопытная. Порой так и хочется взять тебя за плечи и тряхнуть разок-другой.

— Ага, заметно, что ты нечасто объясняешься девушкам в любви, — сказала я.

— Но вслед за этим ты снова становишься такой весёлой, и умной, и бесконечно милой, — продолжал Гидеон, пропустив мимо ушей моё замечание. — Но самое плохое заключается в том, что стоит тебе только оказаться со мной в одном помещении, как у меня возникает непреодолимое желание дотронуться до тебя и поцеловать…

— Да, это действительно плохо, — прошептала я. Тут у меня перехватило дыхание, потому что Гидеон вытащил из моих волос булавку, гора перьев закачалась и сдвинулась набок, Гидеон притянул меня к себе и поцеловал. Примерно через три минуты я, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть, прислонилась к стене.

— Эй, Гвендолин, выдыхай! — весело сказал Гидеон.

Я ответила ему тычком в грудь.

— Ну-ка прекрати! Какой же ты всё-таки задавака!

— Прости. Но так приятно, когда из-за тебя кто-то забывает о том, чтобы дышать, — он снова вытащил факел из подставки. — А сейчас нам пора. Граф наверняка уже ждёт нас наверху.

Только когда мы завернули за следующий поворот, я поняла, что шляпа осталась где-то позади, но возвращаться у меня не было ни малейшего желания.

— Странно, теперь мне кажется, что я буду с нетерпением ждать каждого вечера, и скучные часы элапсации в 1953-ем снова наполнятся радостью, — сказал Гидеон. — Лишь ты, я и кузина Диванна…

Наши шаги гулко разносились по длинным коридорам, я постепенно возвращалась в реальность из розового ватного мира грёз, и начинала понимать, где мы находимся. По крайней мере, в каком времени.

— Может, давай я буду держать факел, а ты обнажишь шпагу? — предложила я. — Нам всегда надо быть начеку. И кстати, в каком году тебя ударили по голове? (Это был один из тех вопросов, которые Лесли записала мне на листочке, чтобы я задала их, когда позволят гормоны.)

— Я вот тут подумал, что как-то всё странно получается — я признался тебе в любви, а ты мне — нет, — сказал Гидеон.

— Неужели?

— По крайней мере, не на словах. Не знаю, можно ли это засчитать как признание… Т-с-с-с!

Я вскрикнула, потому что дорогу нам перебежала толстая тёмно-коричневая крыса, она вела себя так, будто нас тут и в помине не было. При свете факела в её глазах сверкнули красные огоньки.

— А мы с тобой от чумы привиты? — спросила я и ещё крепче сжала руку Гидеона.

Комната на втором этаже, которую граф выбрал для своего кабинета, была маленькой и очень скромной. Великий Магистр ложи хранителей бывал в ней лишь только, когда изредка оказывался в Лондоне. Одну стену занимал огромный шкаф, доверху забитый книгами в кожаных переплётах. Перед ним стояли два кресла и стол. Для кресел и штор использовали одну и ту же ткань. Больше мебели в комнате не было. За окном вовсю сияло сентябрьское солнце, но в камине уже потрескивал огонь. Из окна виднелся внутренний дворик с фонтаном, он сохранился и до нашего времени. Подоконник и письменный стол были завалены листами бумаги, перьями, гербовыми свечами и книгами, из которых получались целые башни. Если бы хоть один фолиант сорвался вниз, он обязательно опрокинул бы несколько чернильниц, которые бесстрашно и доверчиво примостились среди всего этого изобилия. Комната была маленькой и уютной, в ней никого не оказалось, но когда мы вошли, мне почему-то стало не по себе.

Меня привёл угрюмый секретарь, на голове которого красовался парик à la Mozart. Секретарь сказал:

— Граф не заставит вас долго ждать, — и закрыл за мной дверь.

Мне не хотелось разлучаться с Гидеоном. У него же, напротив, настроение было превосходное. Он производил впечатление человека, который не раз бывал в этом месте и отлично знает все входы и выходы. Передав меня секретарю, Гидеон сразу же куда-то исчез сквозь другую дверь.

Я подошла к окну и выглянула во дворик.

Всё вокруг было мирно и спокойно, но меня не покидало неприятное ощущение того, что я здесь не одна. Может, кто-то наблюдает за мной через дырку в стене, которая есть за книжным шкафом?

А может быть, обратная сторона зеркала, висящего над камином, прозрачная, как в кабинете для допросов в полицейском участке?

Какое-то время я неловко стояла посреди комнаты, но потом мне пришло в голову, что если я и дальше буду вести себя так скованно, невидимые наблюдатели наверняка поймут — их рассекретили. Поэтому я взяла с подоконника первую попавшуюся книгу и раскрыла её на первой странице. Marcellus, De medicamentis. Ага. Какой-то Марцеллус, наверное, разработал необычные способы лечения, которые и описал потом в этой книге.

Я остановилась на том месте, где приводилось симпатичное описание болезней печени. Чтобы излечиться, достаточно было просто найти зелёную ящерицу, вынуть из неё печень, завязать её в красный платок или от природы чёрную ткань (от природы чёрную? Это как?) и привесить платок или чёрную тряпочку к правому боку больного. Затем ящерицу следовало отпустить, сказав ей на прощанье: «Ессе dimitto te vivam…», и ещё какие-то латинские слова, и тогда печень снова станет здоровой. Вот интересно только, как эта ящерица могла бы убежать, лишившись предварительно печени? Я захлопнула книгу.