Отец Пепла (СИ) - Крымов Илья Олегович

Волшебница задумчиво намотала на палец одну из своих длинных смоляных прядей.

— Тогда почему ты не просишься на борт этого его «ковчега»?

Туарэй высокомерно приподнял бровь, копьё в его руке издало насмешливую ноту.

— Я не побегу, мой путь — война. Смертные ждут, что я приведу их в безопасное убежище, а у меня несколько иное видение.

— Значит, будешь драться… с кем?

— Объяснять это долго. Геднгейд откроет тебе тайну, как открыл многим великим волшебникам настоящего. Они помогают ему собирать образцы со всего мира: культуры, историю, верования, растения, животных, разумные виды. Ты — ценный образец.

Они шли по крепости, которая, казалось, вымерла. Даже слуги, которым было позволено свободно передвигаться, слишком боялись делать это. Впереди показался край оплавленной раны, нанесённой Туарэем. Вдыхая утренний воздух полной грудью, бог встал на срезе десятков ярусов, окинул взглядом руины верхнего города, улыбнулся.

— Не пропади в грядущем, чародейка, — сказал он на прощанье, — держись за семью, эта ценность — непреходящая.

Он нырнул в свободное падение, распахнул яркие крылья и, восходя обратно на высоту, воспламенился. Над Охсфольдгарном Туарэй полетел в виде огромного дракона с алой спиной и серебристым животом. Гномы, копошившиеся внизу, кричали и падали наземь от ужаса, — они с отрочества впитывали страх перед змеями неба, а теперь один из драконов стал их владыкой… Куда двигался этот обезумевший мир?

Глава 14

День 8 месяца фебура ( II ) года 1651 Этой Эпохи, Кхазунгор, Пепельный дол.

Туарэй нёсся над горными вершинами, его душа хохотала, а разум не мог поверить, что когда-то, в смертном бытии, он боялся высоты, волевым усилием заставлял себя отрываться от земли. Как давно это было, как странно и несуразно! Его глазам открывался вид на сотни дневных переходов округ, ослепительно-белые ледники, хаотичный, но завораживающий рисунок трещин в каменном хребте мира, сверкание на солнце высокогорных озёр, а вокруг пели быструю божественную песню духи ветра. Они были сутью самой свободы, счастливые, не думающие ни о чём на свете, пока сама природа их не позовёт начинать буран или закручивать вьюгу. Будучи смертным, Туарэй многое из этого мог ощутить, но только став богом, обрёл подлинную свободу. Казалось, не сила ветра наполняла паруса его крыльев, а чистая эйфория. Не выдержав, красно-серебряный дракон открыл пасть и в ультрамариновом куполе разнёсся рокочущий рёв, сгоняющий лавины и вызывающий трепет. Тысячи драконов Хребта единовременно распахнули пасти и, следуя неясному порыву, ответили.

Но всё когда-нибудь заканчивается, как закончился и его полёт. Туарэй опускался на землю, вспоминая, что свобода его всё ещё ограничивалась всеми этими маленькими и хрупкими смертными существами, которые питали его, которые вверяли себя ему, и перед которыми он чувствовал противоречивую ответственность. Противоречивую, потому что одна часть его сущности требовала защищать их, а другая захлёбывалась от ненависти при одной мысли о том, что он, Туарэй, скован хоть чем-то в этом мире.

Величественный дракон сделал круг над Пепельным долом и, поднимая бурю крыльями, опустился на землю перед чернокаменным амфитеатром. Тяжело шагая, он уменьшался, принимая прежнюю форму, а навстречу спешила Самшит в сопровождении Пламерождённых и Огненных Змеек.

— Победа, — гулко провозгласил он.

— Мы молились, мой бог, — склонилась она.

— Я чувствовал. — Проходя мимо, Туарэй мимолётно коснулся её плеча и обратил свой взгляд на молодёжь. — Как они себя вели?

— Как примерные амлотиане. Я волновалась, мой бог, и решила посвятить время образованию. Дети верят, но… архаично, как во времена старого культа. Не было ли дерзостью…

— Нет, не было. Тот культ выродился, стал бесполезен. Будущая вера империи находится в руках Драконьих Матерей, а сами эти дети — будущее Первого легиона.

Вокруг становилось всё более людно, верующие собирались, чтобы опуститься на колени и помолиться богу напрямую, преисполненные благоговения. Все были здесь, невысоклики тоже. Они смогли перевести дыхание и больше не казались ходящими по краю могилы.

— Готовьтесь, скоро мы отправимся к месту нашей новой жизни.

Сам бог взмахнул крыльями и понёсся по долине, держась низко над землёй. Он в считаные мгновения достиг дальнего её конца, пронёсся над поваленными створками и скользнул во тьму. Вот, вокруг разлеглись древние кости, и во мраке возвысилась уродливая пирамида. Туарэй стоял недолго, прислушиваясь к эфиру, к почти недвижному Астралу здесь, потом потянулся к останкам, в надежде найти обрывки воспоминаний, но сразу же убедился, что здесь не с чем было говорить. Эти существа умерли столь давно, что даже лоскутки их духовной силы превратились в пыль.

В раздражении махнув рукой, он направил неоформленную волну божественной силы, которая разрушила пирамиду. Мелкие вулканические камни разлетелись с грохотом, но мегалиты остались непоколебимы, четыре менгира и квадратная плита. Туарэй запрыгнул на край и двинулся по поверхности, изрезанной древними узорами. Встав на выпуклости в центре, он возвысил свою точку обзора над головой, чтобы увидеть картину целиком, но та не стала более понятной. Тогда он обратился уже к мегалитам, в этих древних камнях дремал дух, который… Туарэй быстро понял, что не должен продолжать. Если духа разбудить, в Астрале поднимется невыразимой силы вой, именно поэтому другие духи держались от этой точки подальше, — когда-то здесь было невыносимо шумно, множество мучительных смертей, множество обрывков душ, впитывавшихся в камни.

Туарэй знал о Каменном Столе не больше того, что знали Верные, в бытность свою человеком он никогда не слышал ничего об этом месте. Несомненно одно, — когда-то эти мегалиты использовались как алтарь для жертвоприношений, использовались самими гномами, что крайне тем несвойственно. Чего-то они боялись так сильно, что жертвовали кровью родичей… скорее всего, дваульфари вели на заклание номхэйден, это вполне можно представить. Теперь дух камней напоминал в психовосприятии… да тот же Каменный Стол, но опоры и плоскость его состояли не из камня, а из тысяч фигурок красной глины, преимущественно искалеченных, уродливых, слепленных в нужную форму. Сросшихся, но не полностью. Они устали кричать и забылись дрёмой, но ни памяти, ни разума там не осталось.

Туарэй глубоко вздохнул, проколол палец о собственный клык и уронил каплю. Повинуясь его воле, божественный ихор заскользил по желобкам… быстро, не оставляя следов. Из какого камня была выточена плита? Капля всё быстрее неслась по лабиринту, в котором не было неправильных направлений или тупиков, медленно приближаясь к одному из углов, пока не достигла цели — небольшого отверстия, устремилась вниз сквозь менгир, всё дальше, под землю. Туарэй бросил следом своё сознание и вокруг него сомкнулась тьма.

Чувство времени растаяло, он летел в бесконечность, тонкий жёлоб изгибался, извивался, непрерывно стремился сквозь бесконечные толщи камня, через рудные и минеральные жилы, а скорость лишь возрастала. Постепенно такое разделение одной части сущности с двумя другими — телом и душой — становилось всё тяжелее, но Туарэй заставлял свой разум цепляться за светящуюся каплю ихора, пока, как будто через десять долгих лет, желобок не закончился. Свободное падение казалось медленным, разум следовал за каплей, взгляд окидывал колоссальной величины каверну, вероятно, внутри неё поместилась бы какая-нибудь гора не из великих, и, однако, каверна не была пуста.

Пока капля падала с невероятно высокого свода, взор бога выделил одиннадцать мегалитов, торчавших из пола. На этих громадных столбах мерцали изумрудные руны, и по воздуху тянулись изумрудные канаты, опутывавшие тело. Спутанное как мифический северный гигант Глагумронт, в каверне лежал некто совершенно огромный и бесформенный. Его тело бурлило и клокотало, вспухало в одном месте, потом в другом, пыталось разорвать изумрудные путы, из бесчисленных пастей выплёскивалось пламя, вспыхивали и гасли глаза, что звёзды в ночном небе. Они увидели каплю, эту одинокую крохотную каплю ихора, под ней распахнулась громадная пасть и прежде, чем разум Туарэя пал в пропасть клыков, каверну затряс рёв: