Малиновка поёт лишь о любви... (СИ) - Лакомка Ната

Старуха получила от недовольного Адалмера еще монету, а потом хмыкнула:

- Так ведь он заплатил, что тут непонятного? А Лиззи такая важная стала – сейчас к ней на хромой кобыле не подъедешь. Если бы красивая леди заплатила, я бы сопляку руку бы оторвала, а письма не отдала, а так…

Нищенку вывели и объявили перерыв, чтобы дождаться ответа дамы Ботэ. Рик рвался поговорить с Адалмером и ему, наконец, предоставили эту возможность.

- Ты что натворил?! – зашипел на него Рик. – Если ты навредишь ей…

- Ничего с ней не случится, - парировал тот. – Папочка-король замнет дело, в котором замешана его доченька. А свадьбу с вашим братом вы ведь и так хотели расстроить? Так что вам, как ни посмотри, одна польза. Ваша красотка будет свободной, а вы - живым.

- Глупец! Письмо – подделка!

- Да неужели? – торжествовал Адалмер. – А самая большая удача, что судья – двоюродный дядюшка покойной королевы. Сейчас об этой истории быстро узнает и король. Что-то он скажет?

- Я придушил бы тебя, - сказал Рик. – Ты пустил грязную сплетню о чистой девушке…

Адалмер благоразумно промолчал, но на лице его появилось такое недоверчивое выражение, что Рик готов был пришибить его на месте.

- Поймите же, - заявил адвокат. – Мне безразлично, что будет с этой красоткой. Моя задача – спасти вас. И я сделаю это, даже если вы потом меня убьете.

Рику оставалось только выругаться сквозь зубы.

Принесли ответную записку от дамы Ботэ. Она сообщала, что обязательно явится в суд, но только через три дня, так как чувствует себя неважно.

- Ну вот, отсрочка на три дня, - Адалмер потер руки. – Посмотрим, как эта пташка будет трепыхаться, когда попадет в силок.

Рик только покачал головой.

За три дня Вальдетюр не пришел ни разу, Адалмер тоже не показывался. Рик извелся, ожидая новостей. Он был зол на мальчишку, посмевшего втянуть в эту авантюру Дьюллу, подозревал козни Стеллы-Гертруды и мучился, не имея возможности предупредить любимую об опасности. Вдруг станет известно, что Дьюлла была в доме Клодвина? Как тогда посмотрит на нее Вальдетюр? Он и сейчас, наверное, мучается ревностью – поэтому и не показывается. Рику оставалось лишь надеяться, что Дьюлла сможет противостоять интригам, а король быстро укоротит болтливые языки.

Но вот день, когда должны были повторно допросить даму Ботэ, наступил. Рика опять перевели в зал суда, но на этот раз сняли цепи, и он заволновался еще больше. Вальдетюр тоже был в зале, но на брата не взглянул, а Адалмер так и сиял, словно его песочком почистили.

Дьюлла появилась в сопровождении фрейлин, и все встали, приветствуя ее. Она прошла к свидетельскому месту, гордо подняв голову, не глядя ни вправо, ни влево. Она была прекрасна, как заря – в алых одеждах, с локонами, струящимися на плечи и спину золотистым водопадом. Как будто само солнце заглянуло в мрачный зал. Не было ни одного мужчины, который не проводил бы ее взглядом, и вряд ли хоть кто-то остался равнодушным к сияющей красоте.

Что касается Рика, он чувствовал Дьюллу даже на расстоянии. Как будто только вчера целовал ее, играл нежными локонами, ласкал белую кожу. Его возлюбленная была так близко и в то же время – так далеко, и олицетворяла собой все то, чего он так страстно желал, но достичь не смог.

Судья попросил дотронуться до священной книги, что дама Ботэ и сделала.

- Слушаю ваши вопросы, господа, - холодно произнесла Дьюлла.

- Сначала подпишите письменную клятву говорить правду, - предложил судья, указывая на секретаря, который услужливо подготовил перья и чернила.

«Все правильно, - подумал Рик, глядя, как Дьюлла грациозно подходит к столу. – Хочет сличить почерки».

Написав, что ей продиктовали, Дьюлла вернулась к свидетельскому месту. Но вопросов не последовало, потому что судья и лорды склонились над бумагами, переданными секретарем суда. Девушка нахмурилась и нетерпеливо пристукнула каблучком.

Судья изучал бумаги дольше всех, при помощи увеличительного стекла, а потом громко сказал:

- Почерк один и тот же.

Один и тот же?

Рик почувствовал себя так, словно его ударили по голове чем-то тяжелым. Не может быть. Дьюлла просто не могла этого написать.

Он не успел крикнуть, что письмо – подделка, когда Адалмер ринулся в бой.

- Что вы скажете об этом письме, леди? – напористо спросил он.

- Каком письме? – Дьюлла нахмурила брови.

- Которое было адресовано некой матушке Зайчихе!

- О… - Дьюлла заметно смешалась. – Не понимаю, о чем вы.

- Письмо, написано вашей рукой, - торжествовал Адалмер. – Вы сообщаете, что приворожили братьев Босвел…

- Что вы такое говорите? – возмутилась она.

Рик хотел броситься вперед, но стражники удержали его, хотя и с трудом, а Адалмер продолжал:

- …и что умышленно скрыли правду о том, что провели ночь вместе с сэром Босвелом…

Дьюлла протестующее вскрикнула, зал ахнул, а Вальдетюр застонал, закрывая лицо ладонями.

- Да заткните его кто-нибудь! – заорал Рик, пытаясь вырваться.

Но заставить Адалмера замолчать сейчас могла бы только молния с небес.

- …а теперь хотите его смерти, чтобы скрыть позорную правду!.. – выкрикнул он в лицо Дьюлле. – Я говорил, что выведу вас на чистую воду! Вы лжете! Вы чуть не совершили убийство, почти такое же, как убийство лорда Клодвина!

- Вы забываетесь, - напомнил судья, но без особого рвения.

- У меня все, ваша честь, - ответил Адалмер с достоинством.

- Я… я… это немыслимо, - сказала Дьюлла дрожащим голосом. – Я пожалуюсь отцу…

- Думаю, леди напугана, и надо ее отпустить, - любезно разрешил судья, и Дьюлла бросилась вон, всхлипнув, а за ней поспешили фрейлины.

- Обвинение в убийстве необходимо снять, - напомнил один из членов судейства. – У обвиняемого неоспоримое алиби. На его месте я бы тоже молчал, пусть даже грозила бы плаха.

Кто-то из лордов посмотрел на Рика удивленно, кто-то завистливо, а Вальдетюр покинул зал суда, шатаясь, как пьяный. Его проводили парой смешков – действительно, забавно, что и красивые головы иногда обзаводятся ветвистыми рогами.

- Вы правы, - судья принял необыкновенно важный вид. – Обвинение в убийстве лорда Клодвина с сэра Босвела снято целиком и полностью. За уклонение от дачи показаний он приговаривается к штрафу в пять серебряных монет, а наказание за прелюбодейство будет назначено церковью.

Присутствовавший здесь епископ тут же кивнул, показывая, что решение услышано.

- Церковь назначает двухнедельную епитимью в виде усиленной молитвы и власяницы, - объявил он наказание.

- Что скажет на это его величество? – спросил вполголоса кто-то из лордов.

- Любопытно было бы взглянуть на него, когда ему доложат, - сказал кто-то еще тише.

И все заговорили быстро и сразу, кто шепотом и насмешливо, кто громко и возмущенно.

Рик понял, что теперь он никому не интересен. Злые человеческие языки нашли другую жертву.

49. Малиновка вьет гнездо

- Вы будете ужинать, леди? – спросила молоденькая служанка, боясь поднять глаза.

- Нет, благодарю, - ответила Дьюлла. – Я совсем не голодна.

Она стояла у окна, разглядывая кромку леса, видневшуюся там, где земля сливалась с небом.

- Зажечь свечи? – спросила служанка.

- Нет, мне приятнее в сумерках.

- Что-то угодно, леди?

- Нет, можешь идти.

Служанка ушла, а Дьюлла задумчиво постучала ногтями по стеклу. Вот и закончилась третья неделя ее изгнания. Все не так страшно, как представлялось. Даже совсем не страшно. Правда, в изгнание ей пришлось отправиться в одиночку – никто из прежних фрейлин, и даже леди Кандида не поехали за опальной принцессой. Дама Ботэ лишалась земель и титула, ей был до самой смерти запрещен въезд в столицу и запрещалось называть себя дочерью короля. Забвение, скука, прозябание в глуши – все это пугало придворных, предпочитавших жить поближе к королю. В доме, где предстояло жить Дьюлле, ее встретили лишь две служанки и сторож, годившийся ей в прадеды.