Война (СИ) - Дильдина Светлана

Офицер Амая как-то учинил ему полушутливый допрос, понимая, что старожилы и новобранцы вряд ли стихают при появлении юноши, уже показавшего, что сердце у него доброе; но что ему были те расспросы! Молодой командир уж никак не Макори, он, даже рассерженный, не выглядел грозным.

Особенно часто говорил на запретную тему один из солдат — лет около тридцати, проворный и крепкий, он прихрамывал; службе в крепости это не мешало, но на войну его не отправили. И больше всего он боялся, что война теперь сама к нему явится.

— Это было бы умно, закрепиться в Юсен, — соглашались с ним товарищи. И возражали тут же:

— Но одно дело в начале хребта — а вглубь горной цепи идти по незнакомым тропам, опасаясь половодья и оползней? Зачем? Разорить еще пару деревушек, запастись провиантом? Нет, они сидят где-то недалеко от Трех Дочерей, выжидают момент — зайти нашим войскам в тыл… -

— Мне снятся вещие сны, — не сдавался хромой, и волосы его на солнце отсвечивали рыжим — видно, текла в нем кровь восточных соседей. — Снилось, что напали на нас… что эти стены горят, то, что в них есть деревянного.

— Пить меньше надо, — пробурчал кто-то.

— Кто-нибудь ждал, что они зимой попрут? То-то. А они, сволочи, напали в самые мерзкие дни, когда в горы соваться опасно. Хотя ведь тоже не козы, скакать по обледенелым и шатким камням.

— А теперь талые воды, сель… И провианта негде добыть, наши солдаты само все деревни обобрали для севера.

— Если и впрямь вызвали себе нелюдского помощника, пройдут там, где и намека на тропу отродясь не бывало, а начнут отступать, догонять бесполезно — дорога будет отрезана.

Эту речь слышал Лиани, как и ранее — ей подобные; но сам задумался о том, чьей помощью моги заручиться враги, и прервать не успел. Заместитель командиры Таниеры уже шагал в сопровождении четырех солдат, его худое лицо было как зимняя туча; схватили всех участников беседы, и Лиани заодно, за то, что стоял рядом.

Его отпустили вскоре, строжайше выговорив за снисходительность. Остальных ждало наказание, а рыжеватого сновидца — смерть за попытку подорвать боевой дух.

Лиани вместе с Амая наблюдал за тем, как он умер — и, хоть на сердце лежал здоровенный камень, с приговором был согласен. Еще полгода назад выступил бы в защиту… только успел понять, как подобные речи влияют и на без того испуганных, не желающих сражаться людей. Покажи им какой-нибудь зловещий силуэт в тумане — разбегутся ведь, и сдержать будет некому.

— Попомните еще мое слово, — сказал сновидец перед тем, как навсегда замолчать. Если хотел напоследок посеять побольше страха, своего добился.

— Он не последний, — сумрачно сказал Амая, когда расходились. — Помяни мое слово, скоро еще найдутся, и никакими казнями их не проймешь.

В ту же ночь не вернулись разведчики — должны были придти на заставу к северу от Сосновой, доложить обстановку. Тогда отправились на поиски пропавших. Небольшой отряд из крепости зашел довольно далеко, отыскивая следы их или вражеские; полил дождь, несколько человек едва не попали под оползень, пытаясь разведать дикую тропу — но безрезультатно, ничего отыскать не сумели.

**

Сайэнн послышалось: кто-то кашлянул в коридоре; гость ее кивком подтвердил — не одни. Стены и двери здесь, в Сосновой, сделаны были на совесть, даже в подсобных помещениях говорить можно было спокойно, не опасаясь, что подслушают. Получше, чем в иных богатых домах. Но Сайэнн оставила чуть приоткрытой дверь. Считала это безумием, но Энори настаивал, а идти поперек его воли оказалось совсем невозможно, как против наступающего рассвета: улыбается, а ты уже исполняешь сказанное.

Вот и услышала. Подскочила, набросила на плечи домашнее шерстяное платье; всего несколько шагов — и она уже в коридоре. Шагах в пяти от двери замерла служанка — в напряженной позе, немного согнувшись, она, видно, прислушивалась, а то и подкрадывалась, и не ожидала такой прыти от молодой госпожи. Заметив хозяйку, низко склонилась. В юбке и кофте цветов серого камня и мха — так одевались здешние слуги — женщина показалась Сайэнн ожившим духом здешних гор. Мелким, но недобрым духом.

Этой служанке — пронырливой, с хитрым лицом — она никогда не доверяла. Никогда не брала ее с собой в селение, да та и не стремилась — тут обхаживала какого-то солдата. Помимо нее, в Сосновой неотлучно жила еще одна женщина, которую наняли прислуживать Сайэнн, и разумно им было оставаться здесь, всегда поддерживать порядок и уют к ее приезду. Чтобы не кидаться сразу же стряхивать пыль и проветривать покрывала.

— Что ты здесь делаешь? — недобро спросила девушка, и голос прозвучал почти грубо из-за старания не выдать свой страх.

— Госпожа, — служанка склонилась, едва не коснувшись пола широкими рукавами верхней кофты, — Мне послышалось, вы говорите с кем-то.

— С кем я, по-твоему, могу тут разговаривать, если рядом нет никого?

— Я подумала…

— Это была бабочка, дура. Просто ночной мотылек прилетел на мое окно, привлеченный светом! А ты почему здесь? Я не звала.

К радости Сайэнн, отведенные ей покои были устроены так, что служанка за стенкой зова все равно не услышала бы. Приходилось в коридоре ударять в подвешенную медную пластину. Многих бы сердила такая необходимость, а Сайэн видела в этом еще кусочек свободы.

— Пошла прочь, — сказала она, прикусывая губу, — Иначе пожалуюсь, что ты шпионишь за мной.

Женщина, пятясь, дошла до лестницы, и только тут отважилась немного развернуться, стала спускаться боком. Сайэнн дождалась, пока она скроется, и тень ее, большая, черная, исчезнет со стены. Вернулась в комнату, нырнула меж протянутых рук.

— Если она вернется…

— Не вернется, — его слова всегда успокаивали, хотя как бы проведал, что собирается сделать служанка?

— Но вдруг она слышала…

— Вряд ли что-то успела понять, слишком далеко стояла.

— Я так испугалась… если бы она попыталась войти, или привела стражу…

— Не успела бы, — ответил Энори так спокойно, словно находился в собственном доме, в полной безопасности.

— Она, может быть, и раньше шпионила… Я разберусь с ней, — пообещала девушка, чуть вскинув подбородок. И, помедлив, добавила:

— Но дверь… может, все же лучше закрыть?

— Оставь.

Это бы могло быть приказом, если б не ласковый тон, не смеющиеся глаза, в которых свечи отражались почему-то голубоватыми, не прикосновения, от которых Сайэнн теряла голову. Еще недавно она думала, что знает все о себе, как о женщине. Теперь понимала, как наивна была та уверенность. Она родилась заново, была вылеплена из иного материала, из глины стала ветром и серебром. Ради этого стоило рисковать.

Чувство опасности стало приправой, иногда слишком острой, и лучше бы без нее; но сейчас — лишь разогрело кровь, к тому же она поверила, что больше никто к двери не подойдет. Всегда верила, что он знает, как лучше…

Пару вечеров назад она, как обычно в крепости, стояла на верхней галерее и смотрела на небо, вдыхая пахнущий хвоей воздух. Уже было темно, только край неба оставался тускло-багряным. Внизу порой мелькали пятна света — порученцы с фонарями пробегали по каким-то делам или шла прислуга, то тут, то там раздавались голоса и смех, приглушенные — ее покои выходили на каменный дворик, который обычно был пуст. Галерею заливал оранжевый свет от факелов, и она отходила в самый конец, где было немного темнее и огонь не мешал видеть звезды. Казалось, будто она стоит одна — темная фигура часового у лестницы не мешала, Сайэнн привыкла к ней, как к столбу, даже не слишком заботилась одеться как следует.

Обычный был вечер, красивый и тихий.

Но в комнате ее поджидал гость.

Мало сказать, что Сайэнн удивилась, когда он оказался в крепости, да еще в ее личных покоях. Изумление было, и страх, и восторг. Ни одному человеку не под силу вот так пробраться внутрь Сосновой, и там миновать несколько постов стражи, и незамеченным пройти к госпоже, которую стерегли как зеницу ока.

На вопрос, как все-таки удалось, он отвечал уклончиво, и видно было — он ничего не боится, уверен в себе. Это не влюбленный, пошедший на отчаянный риск и обо всем позабывший, не лазутчик или вор, вздрагивающий от каждого шороха, а человек, который твердо знает, что здесь и как и сколько у него времени. И тут без сообщника — или некоторых — не обойтись. И сообщники эти — не рядовые солдаты или прислуга.