Эйв Дэвидсон - Сын Неба. Странствия Марко Поло

— Нижайше просим великого хана припомнить, что востребованная им госпожа спит, — с низким поклоном заметил Маффео Поло.

— Так скажите ей, чтоб немедленно просыпалась, — нахмурился Хубилай. Ее супруг и повелитель уже здесь!

— Ее, о повелитель, не так просто разбудить, — сказал Марко. — Спит она очень крепко.

— Она что, больна? — спросил хан ханов, и его уже не столь радостное лицо совсем помрачнело.

— Нет, о Сын Неба, она не больна, — ответил Марко. — Скорее заколдована.

Морщинистый лоб великого хана чуть разгладился.

— А-а, ну так мои чародеи быстро поставят ее на ноги. Скоро она будет бодра и весела, как монгольская доярка. Да, Чингин? — И Хубилай подтолкнул локтем своего любимого недужного сына, что вяло и безмолвно восседал рядом с отцом в водруженной на спины слонов эбеновой сторожевой башне.

Тем временем вокруг шатра собралось волнующееся озерцо темно-бордовых халатов. Самые могущественные и дряхлые ламы с шаманами, развернув рунный ковер, уставились на лучезарную Спящую Красавицу. Потом забормотали что-то невразумительное и с каким-то бульканьем принялись выражать нескрываемый восторг.

Казалось, носилки окружила беспокойная стая темно-бордовых гусей. На редкость дохлые были людишки. Чаще всего — больные, увечные и придурковатые. Но, представляя свое шаманское искусство пред Военным Советом великого хана, они казались Марко здоровей и сильней самых могучих героев…

Марко бывал на множестве заседаний Военного Совета. Все они уже так перемешались у него в голове, что он не мог отделить одно от другого. Что же было тогда? Кажется, какое-то варварское племя по ту сторону Великой стены в 10000 ли подняло мятеж. Мир в Римской империи то и дело прерывали мятежи вдоль ее далеко протянувшихся границ — так почему же по-иному должно было быть в империи Катайской?

Сначала зачитывались доклады ближайших к месту происшествия чиновников. Затем приводились жалобы — обычно на непомерные налоги. Далее столичные чиновники, непосредственно ответственные за приграничные районы, делали свои замечания — как правило, что налоги на самом деле не столь уж непомерны, но что, должно быть, ошибки допустили их сборщики, корпус которых обычно составляли ученые, сосланные туда за некомпетентность (уточнение, от которого ученый Ван неизменно вздрагивал).

Далее высшие катайские мудрецы в величественных халатах черного шелка изъяснялись в избитых философских выражениях: «Неповиновение Трону Дракона суть противодействие Воле Небес. Мудрый правитель никогда не разбивает рисовые чашки своих подданных…»

Затем следовали советы императорских военачальников, людей с непосредственным, практическим опытом: «Наикратчайший путь в Мо или Ло (или в любой другой мятежный район) ведет по узкой тропе через колдовское болото и зачарованный лес, и его должно избегнуть».

Неизменное решение в отношении мятежа заключалось просто-напросто в том, что мятеж должен быть подавлен. И с этим неизменным решением великий хан неизменно был рад согласиться. Затем, столь же неизменно, следовала финальная сцена — та самая, что не переставала завораживать Марко.

Призывались чародеи в темно-бордовых халатах, пред которыми тут же ставился обязательный вопрос: «Придет ли к воинству великого хана, который также Сын Неба, победа?» Слово «поражение» в таких случаях никто даже не упоминал. Дурной знак. Дурной и опасный знак.

Ламы и шаманы, подобно всем прочим колдунам и оракулам, были беззастенчиво многословны. Ведь ни один оракул в мировой истории никогда не ответил просто «да» или «нет». Но все же в конце концов, после длительных песнопений и плясок, махания кадилом и нудного зудения, верховный шаман, чьи волосы были стянуты в аккуратный узел на затылке, выступал вперед с двумя любопытными бледно-золотистыми жезлами. Издав для начала невнятный вопль, он затем заявлял, что один жезл служит Хубилай-хану, великому хану ханов, который также Сын Неба.

— А вот этот ничтожный жезл, — голосил он, потрясая палкой, которая, судя по гибкости, была сплетена из тростника, — этот служит негодным бунтовщикам — негодным, низким и подлым!

Чтобы подчеркнуть всю низость и подлость ничтожных бунтовщиков, шаман тут же совал жезл в открытое бронзовое кадило и пачкал его пеплом. Затем бросал второй жезл на землю и наклонялся, чтобы аккуратно положить рядом первый.

А потом, разведя тощими руками, отступал назад. Тут нечто вроде неумелого оркестра начинало играть на весьма подозрительных инструментах: гулких глиняных мисках вместо барабанов, связках оленьих копыт, свистках из свежего тростника, нанизанных на проводки кусочках железа. И поразительно было, как все это музыкальное безобразие вдруг превращалось в отчетливый шум сражения. Марко слышались выкрики воинов, топот несущихся в атаку коней, бряцание оружия…

Но то чудо, что слышали его уши, не шло ни в какое сравнение с тем чудом, что видели его глаза. Ибо неведомо как, но золотистый жезл из сплетенного тростника, гибкий и податливый, — жезл Хубилай-хана — будто сам собой корчился, принимая форму человека, потом облик коня, а когда, наконец, замирал… Боже милостивый! Да это же вооруженный всадник на боевом коне!

Итак: бледно-золотистый жезл.

И: жезл, выпачканный в пепле.

Кто, кто тогда мог сказать, сколько они уже бьются?

Они бились. Снова и снова схватывались, кололи копьями. Бились!

Под конец, порой скорый, порой не очень, одного из лжедуэлянтов прибивали к земле, пинали и топтали. Причем, по опыту Марко, никогда на земле не оказывалась бледно-золотистая фигурка. Нет, всегда там недвижно лежала ничтожная пепельно-серая.

И наступала мертвая тишина.

Голосом сухим, надтреснутым, измученным — но уже по крайней мере человеческим — верховный шаман разбивал эту тишину вдребезги, объявляя:

— Хубилаю, сыну Тулуя, сыну Чингиса, — великому хану ханов всех морей, который также Сын Неба, — ему и его воинству победа!

Последнее слово, «победа», верховный шаман дико выкрикивал. А все присутствующие разом испускали облегченный вздох. После чего раздавался общий, еще более дикий и оглушительный, вопль:

— Победа! Победа! Победа!

Это могла быть победа над Престером Иоанном, над Горным Старцем или над самим Верховным Турком — но не над продуваемой всеми ветрами грязной деревушкой какого-то варварского племени по ту сторону Великой стены в 10000 ли. Великому хану Хубилаю и его воинству неизменно присуждалась победа.

А теперь эти же самые ламы и шаманы бесновались вокруг носилок лучезарной Спящей Красавицы. Темно-бордовые халаты так и порхали, узлы волос на макушках подпрыгивали. Странными и зловещими голосами чародеи распевали странные и зловещие песни под сопровождение гулких барабанчиков из человеческих черепов и заунывных горнов опять-таки из человеческих берцовых костей. Вертели жезлами с развевающимися лентами всех расцветок. Смазывали лоб Спящей Красавицы стимулирующими бальзамами и нежными, но действенными маслами. Прыгали и вопили, дергались и хрипели, падали на колени, лаяли и выли, будто дикие псы.