Александр Бушков - Колдунья

— Ну, это дело поправимое, — прогрохотал Топорков. — Мадам Изабо, позвольте вам представить моего лучшего друга и, некоторым образом, протеже, корнета Олега Петровича Ярчевского…

Должно быть, ротмистр был очень уж накоротке с хозяйкой дома, если так запросто называл ее по имени — а впрочем, он со всеми был накоротке уже через пять минут после знакомства. Как бы там ни было, хозяйка, ничуть не обижаясь на фамильярность ротмистра, протянула Ольге руку для поцелуя — и при этом окинула столь проницательным взглядом светло-серых глаз, что Ольге на миг показалось, будто ее маскарад раскрыт. Ей в жизни не приходилось целовать руку женщине, а потому поцелуй получился чуточку неуклюжим — что, конечно же, окружающими будет принято всего лишь как свидетельство юности и провинциализма корнета, так что оснований для беспокойства нет. Но все же до чего проницательней взгляд у этой мадам Изабо…

Оставив в прихожей сабли, все направились в гостиную, где был накрыт овальный стол. Несколько минут спустя Топорков весело обратился к мадам Изабо, занявшей место во главе стола:

— Соблаговолите взять своей белоснежной ручкой колокольчик, звезда моя парижская…

Очаровательно ему улыбнувшись, мадам Изабо взяла со стола изящный позолоченный колокольчик на длинной ручке великолепной работы и несколько раз им тряхнула. Моментально распахнулись две другие двери в глубине гостиной, и оттуда, посмеиваясь и щебеча, появилось полдюжины молоденьких девиц — одна другой краше. Все они были изящно причесаны, одеты в модные платья — но из чрезвычайно тонкого муслина, с чуточку большими, чем дозволяли приличия, вырезами. Да какая уж чуточка — это уж форменная непристойность получается, подумала Ольга в некотором смятении.

Девицы, подойдя к столу, моментально, без церемоний и представлений, уселись на свободные кресла, улыбаясь мужчинам самым непринужденным образом. По правую руку от Ольги оказалась вертлявая симпатичная брюнеточка, декольтированная до того раскованно, что благонравной девице и смотреть в ее сторону было стеснительно…

— Меня зовут Луиза, — сказала она, подмигивая Ольге. — Вы, стало быть, уже офицер? В столь юные годы, надо же… А как вас зовут, красавчик?

— О… Олег, — еле выдавила Ольга.

— Прекрасное имя! — захлопала в ладоши разбитная Луиза. — Налейте мне шампанского, господин корнет, поухаживайте за дамой!

Только теперь до Ольги дошло, в каком заведении она оказалась и какова профессия мадам Изабо. Особенного смущения она не испытывала — не оранжерейный цветок, в конце-то концов, — но ее вдруг прошиб идиотский смех, который она сдержала с превеликими трудами. Ситуация и в самом деле была препикантнейшая: оказаться в публичном доме, будучи в роли мужчины… Не знаешь, то ли смеяться, то ли плакать, до того забавно и заковыристо…

Она бросила быстрый взгляд по сторонам. Ее спутники чувствовали себя, как рыба в воде: наливали девицам шампанское, о чем-то с ними шутили, держались непринужденно, с уверенностью завсегдатаев. Ай да Василий Денисыч, то ли сердито, то ли смешливо (она и сама не понимала) подумала Ольга. Так-то он понимает свои опекунские обязанности, так-то он полагает нужным помочь освоиться юному провинциалу… Мужчины, одно слово. Гусары…

Опомнившись, она налила шампанского Луизе — да и себе заодно. Луиза со своим бокалом расправилась мгновенно, Ольга лишь отхлебнула глоток — зная гусарские нравы, с вином следует обращаться осторожно, потому что тостов будет бесчисленное количество…

— Эй! Эй! — недовольно возгласил сидевший по левую руку от нее Топорков. — Корнет, так не годится! Что ж ты, братец, будешь за гусар, ежели хватаешь эти дамские наперсточки? Это, приятель, рюмка, — произнес он с явным отвращением. — А гусару из таких пить не пристало!

Ольга еще раз посмотрела на хрустальный сосуд у себя в руке — нет, обычный бокал, из которых обычные люди как раз и пьют шампанское…

— Шампуз, корнет, пьют стаканами! — пояснил Топорков крайне авторитетным тоном. — Взгляни-ка на наши…

Ольга взглянула — и внутренне ужаснулась. Перед ее спутниками стояли стаканы, куда входила едва ли не целая бутылка — и такой же, пустой, разумеется, возвышался перед ее прибором.

Она тут же нашла великолепнейший предлог:

— Увы, милейший Василий Денисыч, пить из стакана мне решительно невозможно. Я, видите ли, проиграл пари… ну, подробности вам вряд ли интересны, но только целый год со дня проигрыша я обязан пить исключительно из бокалов… Осталось три месяца…

— Черт знает что за нравы у вас в провинции, — в сердцах сказал артиллерист. — Ну нельзя же заключать пари со столь садистическими условиями! Еще три месяца — только из бокалов? Застрелиться можно! — И он, схватив свой стакан, осушил его до дна так решительно, словно боялся, что и его заставят соблюдать те же условия.

— Ну-ну… — сказал Топорков, чье лицо вдруг озарилось триумфальной улыбкой. — Нет такой преграды, которую гусар не смог взять или по крайней мере обойти… Девочки, а ну-ка принесите полковничий бокальчик!

Сидевшая рядом с ним девица с хихиканьем выскочила за дверь и тут же вернулась, обеими руками держа перед собой… в общем-то, действительно сосуд, как две капли воды похожий на бокал, но имевший столь устрашающие размеры, что уж в него-то поместилась бы не полная бутылка, а полторы. Ольга мысленно ужаснулась, представив возможные последствия.

— Извольте-с, мой юный друг! — торжествующе сказал Топорков. — Вот вам прекрасный повод и букву договора соблюсти, и потешить душу. Или вы скажете, что это не бокал?

— Ну, отчего же… — осторожно произнесла Ольга. — Он имеет полное сходство с бокалом, однако размеры…

— К черту размеры! Главное — совершеннейшее сходство. Бокал это? Бокал! Так что…

— Василий Денисыч, — сказала Ольга решительно. — Вы, конечно, можете меня считать излишне щепетильным в вопросах чести, но я ничего не могу с собой поделать… Когда мы заключали пари, молчаливо подразумевался бокал нормальных размеров. Так что, тысяча извинений, но с ним я и останусь…

— Оставь, Васюк, в самом деле, — сказал артиллерист. — Наш корнет крайне серьезно относится к делам чести, а это стоит лишь поприветствовать…

— Ну, я-то хотел как лучше, — чуть обиженно пробасил Топорков. — Ладно, унесите…

— Из него что, кто-то пьет? — спросила Ольга.

— Еще бы, корнет! — фыркнул артиллерист. — Еще бы! Это — персональный бокал полковника Чевакинского, который все сосуды, имеющие несчастье оказаться меньше, решительно презирает, в руки не возьмет даже под угрозой смерти… Ваше здоровье!