Владимир Коваленко - Камбрийская сноровка

— Я их вижу.

Неф выдохнул вместе с ним.

Священник продолжил, сквозь тишину:

— Они не похожи ни на что, мне известное. Их… множество. Они быстро двигаются. Они пожирают друг друга!

Вторым в микромир заглянул епископ. Винты трогать не пришлось, глаза у прелата оказались настолько же здоровыми. Около лупы столпотворение, новые и новые желающие взглянуть — быстренько, одним глазком — торопят тех, кто только–только уловил зрелище, и не спешит отрываться. Когда еще увидишь такое? Восторг и ужас! Истинное окно в иной мир, в преисподнюю, творящуюся в единой капле воды из сточной канавы…

Секретарь Пирра раздобыл пергаментный лист и перо, торопливо делает наброски. Вокруг них — тоже споры. Кто–то еще не смотрел на страшных крохотулек, кто–то — иначе видит. Кто–то торопливо крестится — иные на манер сиды, тремя пальцами, но саму Немайн никто не слушает, а она уже почти голосит:

— Это животные. Всего лишь животные. Такие же твари, как звери, птицы, рыбы!

Ее слышат, но не слушают. Короли, рыцари и рыцарственные дамы искренне возмущены подлостью зла: если существо большое, дракона, например, победить можно, были б мужество и умение, то что делать с малявками, для которых острие меча — дурно мощеная улица?

Впрочем, ушастая — ответ знает.

Церковь тоже — веками.

Вернейшее средство — огонь.

— Вы видели загрязненную воду, — объявила Немайн, — теперь увидите очищенную дистилляцией…

Новый образец. В котором — ничего!

— Так вот она, кипяченая вода Нерона! — святейший Пирр потирает руки. — Кое–что знали и древние, несмотря на язычество. Дурной воздух, дурная вода, дурные животные… На деле — то, что они не могли увидеть. Правильно, что первой разглядела козни — христианская правительница, врага — священник. А люди… когда они понимали все? Мало ты проповедовала, великолепная! Не уяснила еще, как трудно заронить в головы паствы верное слово. Короткое, хлесткое, точное. Его надо найти. Иначе вредных малявок запишут в бесы, а проповеди пойдут меж ушей…

А кругом — разговоры про шары друидов, и многие ворчат, что слишком уж много магии развелось последнее время. Даже если Церковь дозволяет механику и оптику — не попросить ли Немайн всем миром немного угомониться? Просто, по–соседски?

Но у Диведа есть король, и он опускает кулак на широкую ладонь:

— Открыть дорогу мору? Нет. Нам с братьями пришлось расти без родителей… может быть, из–за того, что в амбаре завелась лишняя крыса! И крысиное проклятие. С сего дня — для сидовых лис исключение. Да будет дозволено всякому жителю города держать их столько, сколько прокормит!

Спину Немайн словно бурав крутит. Обернулась — злой взгляд королевны. А как иначе, если любимый с чужих слов поет! Осталось только руками развести. Мол, я этого не хотела, случайно вышло. И не бесов в лупу прихожане видят, не демонов — маленьких, но вполне земных тварей. Сколько же проблем из–за этих гадов… Гадов.

Слово найдено.

Осталось произнести.

Немайн набрала в рот побольше воздуха… и выдохнула. Обещала Кейндрих вести себя прилично? Обещала младшей из старших сестер хоть постараться «не мельтешить»? Тогда зачем лезть в середину бури? Есть иные люди, которые куда лучше владеют словом. Например, Пирр и Дионисий…

2

Лица, лица… Большинство Немайн впервые увидела на неделе, что прошла от ее появления в Кер–Мирддине до двойной свадьбы. Соседи, союзники и свидетели союза, невиданного со времен короля Артура. Раз король Диведа женится на наследнице Брихейниога, раз его сестра выходит замуж за наследника Мерсии — значит, остров рассечен от моря до моря. Этакая ось, на которую и нанизаны союзники помельче, в том числе и маленькая республика в устье реки Туи.

Немайн улыбнулась. Хозяйку Кер–Сиди пристроили почетно и осторожно — между патриархом и Пендой Мерсийским. Властитель англов немолод, влюблен в молодую еще жену, ко всему язычник… Совсем не годится в мужья римской императрице. И вообще, у него по левую руку королева Киневиса, пусть сама за мужем и присматривает!

Явно невеста постаралась. Логика–то — собаки на сене, да еще и с косточкой в зубах. Чувство велит не подпускать близко к кости–жениху. Политический расчет требует и в сене отказать, не дать новой и немалой силе соединиться с кем–нибудь из соседей… Вот и получается: ни кости сиде, ни травки. Так пока и не надо!

Сида довольна. Собеседники неплохие, у Пирра отменные манеры, так что его компания была бы вполне уместна, даже если бы обычай пить вдвоем из одного кубка здесь и сейчас не отошел в прошлое. Так королевская свадьба славит стекольщиков и гончаров! Белая керамика с синей росписью уместна на любом столе, от королевского до крестьянского — разница только в тонкости кисти да искусности художника. Впрочем, из бело–синего пьют на дворе, под навесами — дружинники, крепкие хозяева, важные в городе люди, гости не великого значения. Здесь, в пиршественной зале, хватило места лишь лучшим из лучших. На длинных столах вдоль стен стекло звенит о серебро, за круглым — золото о золото. Вот она, кельтская вселенная в миниатюре — в виде правильного застолья.

Западная сторона — стол мудрецов. Чиновники и священство, филиды–запоминатели, иноземные послы. Здесь — сестра Тулла и зять Кейр. Сам принцепс Сената — как был своим парнем, так и остался. Зато жена… Сущая римлянка, и платьем, и прической, а уж достоинства во взгляде столько, что хватит на пятерых сановников. Здесь, против общего ожидания, оказался Эмилий — по гражданской должности магистра оффиций, и Эйлет притащил — не как довесок к себе, а как помощницу в Зимнем походе. Интересно, насколько неуютно чувствуют себя чернильные души, сидя рядом с прославленными головорезами?

На Западе сидеть бы и Анне, не будь она нужна в Кер–Сиди. Уж Немайн бы ученицу пристроила. Но… обойдется. У нее вся ведьминская карьера впереди. Ректор второго в Европе, после Константинополя, университета — это много, но ведь когда–то и до Академии Наук дойдет? А еще на закатной стороне сидят врачи. Мало ли что случится?

Север — сторона воинов. Начальники дружин, вожди ополчений — те, кто не занят по службе прямо сейчас. Почти все женщины — на правах жен и дочерей. Но то–то, что почти. Начальница дружины Клидога Кередигионского — была, наверно, когда–то красива. Смоляные волосы хороши и сейчас, зато на лице — глубокий шрам, от высокого лба к шее через прикрытую повязкой глазницу. Как на нее смотрела Настя… Руку опустила на рукоять шашки. Шепнула: «Лучше так, чем в темницу». На севере — большая часть родни королей, что не влезла за главный стол. Достойные места, да за столом тесно.

На востоке — те, кто создает богатство государства. Не больно почетные места. Здесь, например, сидит навозный чиновник, который уже знает, что в Кер–Сиди его должность называется «чиновник по плодородию почв». Единственный из всей невеликой администрации короля! Говорят, когда–то первого «навозника» попросту не пустили за свой стол ни мудрецы, ни вояки. Не пустили бы, верно, и барды: мол, вонюч — да кто пойдет проситься за пятый по статусу стол, когда за четвертый приняли? Ремесленники и купцы «навозника» приняли. У иных ремесло куда пахучей. Взять те же дубильни… Зато уголь здесь уже считают чище навоза. Может быть, зря. От навоза кровавый кашель не приключается, а вот от угольной пыли…