Анна Стефания - Четвертый месяц зимы (СИ)

— Есть, еще бы! — молодой мастер так и чувствовал, как расплывается под маской стариковское лицо неприкрытым ехидством. — Я могу решить наш вопрос прямо здесь, — его пальцы предвкушающе погладили лезвие. — Для тебя, конечно, менее приятно. Зато девочка, может, и улизнуть успеет… Так что?

Вот интересно, на что вообще Темнослов надеется? Огнезору ведь, чтоб шею старику свернуть, ни лезвий, ни дара не нужно. Или, думает, его подмастерья помогут? Эти-то бездари? Даже с камешками парализующими, которые они так нелепо пытаются спрятать (будто мастер Разума не учует!) толку от таких помощничков немного.

Если бы только Темнослов Лаю выпустил, хоть на миг!

Укоризненно покачивая головой, все с той же презрительной усмешкой, Огнезор шагнул к старику навстречу — но враз улыбка окаменела на его губах.

— Я согласен, — негромко обронил он, и в глазах Темнослова на миг плеснулось удивление.

— Согласен? — не веря, переспросил тот.

— У тебя плохо со слухом, мастер-лекарь? Проводим нашу гостью — и я весь твой, — его глаза на миг коснулись лица девушки, обжигая болью и лаской, словно прощаясь…

— Не надо! — бессильно выдохнула Лая, но руки Темнослова уже разжались, нетерпеливо отпихивая ее в сторону. И было в этой поспешности что-то отвратительно горячечное, словно не мог старик сдержать вожделения. Так и лезущие из него тошнотворные образы тут же захлестнули девушку.

— Не смей за меня решать! — еще успела она зло выкрикнуть.

А потом сорвалась.

Глаза ее сделались совсем сумасшедшими, лицо исказилось, тело дернулось, как в припадке. И вместо того, чтоб отскочить в сторону, Лая вжалась в Темнослова так, что тот едва устоял на ногах, приникла всем телом — ближе, еще ближе, все глубже вливаясь в его липкие объятия…

— Гнусная черная тварь! — страшно, неузнаваемо зашипели ее губы, так что даже мучитель ее вздрогнул, невольно попытавшись отпрянуть, будто легкие девичьи руки, струящиеся теплой кровью, превратились в холодных, скользкой слизью сочащихся, змей-болотниц.

Что-то дикое, смертельное разлилось вокруг. И, словно смятый этим ужасом, Темнослов вывернулся в Лаиных объятиях — неестественно, мучительно, — лезвие выпало из его рук, тело забилось в жестоких конвульсиях, изо рта тонкой струйкой потекла кровь, смешиваясь с пеной на губах.

Огромного труда стоило Огнезору отвести глаза. Но, повинуясь скорее инстинктам, чем разуму, он резко развернулся и успел перехватить руку с ножом, нацеленным ему в спину. Один из пятерых Темнослововых помощников осел на каменные плиты, убитый собственным лезвием. За ним последовал второй…

— Гадко, гадко! — хрипло и страшно шипела за его спиной девушка прямо в скрытое маской стариковское лицо, намертво, до сорванных ногтей, цепляясь дрожащими пальцами связанных рук за черную ткань рубашки, за кожу на впалой Темнослововой груди. — Такая тварь не может жить! Сдохни!

Друг за другом опустились на пол бездыханные тела еще двух Огнезоровых противников, а последний забился в угол у двери, скребя отчаянно хитрый, неподдающийся засов…

Темнослов задыхался. Хрипел и корчился, захлебываясь пеной и кровью, вращая белками обезумевших, исполненных смертельного ужаса глаз.

Слезы текли по Лаиным щекам, а губы двигались уже совсем беззвучно.

— Хватит. Остановись, милая, — нежно коснувшись ее рук, отрывая их от Темнослововой груди, шепнул ей Огнезор. — Ты не должна делать этого! Твой дар не для убийства…

Чужим ножом он осторожно разрезал пояс, стягивающий Лаины запястья, опустил ее, почти бесчувственную, на пол.

Дыхание уже возвращалось к Темнослову: он кашлял, надсадно и судорожно, выталкивая из себя остатки кровавой пены вместе с содержимым желудка.

— Ну теперь уж… как прочитают мастера мою память… вы вдвоем… сдохнете! — отползая в сторону, хрипло и страшно прокаркал он, заходясь в новом приступе не то кашля, не то смеха.

— Никто уже, Темнослов, тебя не прочитает, — повернулся к нему Огнезор, не скрывая злой усмешки. — У мертвых нет памяти и свидетельствовать они не могут…

Подобранный кинжал легко лег в ладонь — и так же легко рука вонзила его Темнослову в сердце. Со странным равнодушием, будто со стороны, взглянул Огнезор на собственные пальцы, сжимающие рукоять. Затем вытащил лезвие, заливая кровью черную рубашку, быстрым движением срезал темную ткань маски с Темнословова лица, и ожесточенно, с неведомым прежде удовлетворением, принялся вычерчивать острым кончиком короткий кровавый знак собственного имени прямо у жертвы своей на лбу, не в силах отвести взгляда от темнеющих старческих глаз, в которых угасал до ужаса понимающий огонек…

Покончив с этим, он встал, с отвращением отшвырнул нож, подхватил Лаю на руки и шагнул к панически скребущейся у двери фигуры.

— Давно не виделись, Остроглаз! — проговорил презрительно. — Вижу, не рад ты встрече!

Полная черная фигура с неожиданным проворством откатилась от двери, еще сильнее вжалась в угол.

— Чего тебе надо? — прохрипела испуганно.

Огнезор опустил Лаю на собственный ее темный плащ, брошенный у порога. Коротко приказал:

— Исцели ее!

— Зачем? — зло вскинулся Остроглаз. — Все равно ведь убьешь меня. Нельзя тебе сейчас свидетелей оставлять!

— А ты рискни! Не то у тебя положения, чтобы даже таким шансом разбрасываться!

— Как скажешь, — усмехнулся черный криво и руку протянул к окровавленному Лаиному плечу.

Девушка застонала, водя глазами все так же бессмысленно, болезненно дернулась, но Остроглаз плеча ее не выпустил, и вскоре раны затянулись, побледнели, оставив по себе красную сеточку почти заживших шрамов.

— Уж извини, все что мог — сделал! — с усилием выдохнул Остроглаз. — Придется твоей подружке с узором этим ходить! Сам знаешь, силенок у меня немного…

— Знаю, — согласился Огнезор. — Память стирать, или сам все, что было здесь, «забудешь»?

— Докладывать всяко не побегу! Жить еще охота, — буркнул черный уже куда уверенней.

Огнезор на это только криво усмехнулся, потихоньку помогая Лае подняться: она, кажется, приходила в себя, хотя на ногах стояла еще очень нетвердо.

— Идти сможешь? — негромко спросил ее юноша. Получив же вместо ответа лишь неуверенный кивок, осторожно накинул ей на плечи плащ. Затем бесцеремонно сорвал с Остроглаза маску и, преодолев вялое сопротивление девушки, закрыл черной тканью Лаино лицо. Повернулся к трясущемуся, ошалевшему почти Реми, так все это время и не осмелившемуся выползти из своего угла, бросил холодно:

— Где деньги, что ты должен этой женщине?