Красная Шкапочка - Наследники Скорби

— Тошно тебе? — тем временем спросил мужчина, вытягиваясь на траве.

Мальчонок кивнул. В стае не было никого ему по возрасту. Он у них единственное дите — всем докука.

— Нынче снова к подружке твоей пойдём. Беседа есть до тамошних. Вот и наиграешься.

Тяжёлая рука взъерошила волосы на затылке.

— Там ребятишек много. Своди их плотину бобровую поглядеть. Да там по реке выше падун есть. А возле него камень старый. На человеческий череп похож.

— Брешешь! — Ярец аж сел от такого известия.

— Как есть говорю, — усмехнулся Серый. — Череп. А в глазницах мох.

— Далёко?

— Не шибко.

Малой заёрзал.

…В Лебяжьи Переходы они отправились следующей ночью. С этими. Две волчицы, три переярка, один матёрый. Красивые… Ярцу вовек таким не сделаться — чтобы мышцы буграми, чтоб прыжок тягучий и лёгкий, а лапы большие и сильные. Он глядел, завидовал. Хорошо им. Охотятся с Батей. А от таких, как он, Малой, какой толк? Пока-а-а ещё вырастет. А и вырастет, этим не станет. Обузой только. Корми его… Зачем такой стае?

Он глодал сам себя, забыв, что в стае, кроме этих, немало подобных ему — самых обычных и таких же бесполезных. Только они старше были.

Юна сидела на крылечке, пеленала в рогожку соломенную куклу.

— Ой! Давно вас не было! — обрадовалась девочка и вполголоса сообщила: — А батя с дядькой Званом все на твоего ругались. Ой, ругались…

И тут же забылась, глазки заблестели:

— А надолго вы?

Ярец ответил с достоинством:

— Как беседа сладится…

Девочка понятливо закивала, но потом простодушно сказала:

— Не сладится. Дядька Зван старшого твоего припадочным называл. Говорит, мол, все у него без ума, на одной злобе. Как ты с ним живёшь? Не обижает тебя? — и она с жалостью заглянула мальчику в глаза.

Тот насупился от обиды за вожака и буркнул:

— Батя — самый лучший. А дядька Зван твой — дурак.

Юна тут же вспыхнула:

— А что ж говорят про него, что лютый больно? А правда, будто он людей грызёт и вас учит? Тебя не учил?

Малой уже пожалел, что пришел к этой болтушке. От ее слов было и обидно, и горько, и досадно. Чего б понимала! А ведь все лето они водили дружбу. Когда Серый наведывался в Лебяжьи Переходы, обязательно брал с собой щенка. Ребятишки встречались и подолгу играли. А уж сколько раз наверх сбегали и вовсе без счету! Правда и попадало за это…

Ярца-то Батя никогда не ругал, говорил, мол: "Волк — не пес. На цепь не посадишь. Бегай, коли ноги есть. Когда вам еще наиграться?" Но Юне нагорало, если узнавали.

— Ничего он не учит, — буркнул обиженно мальчик.

— Ты сердца-то не держи, — попросила подружка, почувствовав его горечь. — Боязно только. Меня заругают, если опять с тобой убегу… А то и всыплют.

После этих ее слов Ярец совсем сник, даже слезы на глаза навернулись. А он-то…

— Ну и сиди тут, — буркнул мальчик. — А я ей череп показать хотел каменный. У-у-у… хухря!

— Сам ты хухря, — обиделась она и тут же спросила: — А что за череп?

— За плотиной бобровой…

— Да ну?

— Чтоб мне пусто было!

— А далече идти-то… — протянула девочка.

— Вот и не ходи.

— Дак со мной братья просились и сестра. Сведешь?

— Со мной же нельзя, заругают, — из вредности напомнил Малой, в душе радуясь, что подруге все же интересно.

Девочка потупилась. Отец и впрямь просил не ходить больше с волчонком. Не водить с ним дружбы. Сказал, со зверем шутки плохи. Но Юна не понимала, что не так с Ярцом, таким серьезным, смелым и любопытным. Да и на череп страсть как хотелось посмотреть. В Пещерах было спокойно, но ведь и скучно тоже. Камень да эхо. То ли дело наверху! Там пахло землей, травой, хвоей, водой и ветром!

Они улизнули незаметно, когда старшие собрались в избе дядьки Звана.

Лес встретил пятерых ребятишек согласным шумом высоких крон и мерцанием звезд. Ночь казалась бесконечной и тихой. Плодовник подходил к концу…

За бобровой плотиной на версту вверх по течению реки и впрямь сыскался падун — вода, журча, лилась с невысокого каменного уступа, в стороне от которого над потоком навис гранитный лоб мшистого валуна.

— Ой… и впрямь череп… — Юна восторженно сложила ладошки на груди. — Экая громадина! Стёха, ты, поди, целиком в рот к нему поместишься!

Ярец молчал, гордый произведённым впечатлением. Будто сам притащил сюда эту глыбу и придал ей нынешний облик.

Мальчата уже полезли по каменистому склону, когда волчонок почуял…

— Стойте! — он вдруг припал к земле, с ужасом втягивая носом воздух.

Ребятишки замерли, испуганно переглядываясь. У них не было звериного волколачьего нюха и оттого испуг Ярца, вызванный неведомой опасностью, показался страшным вдвойне.

— Чего там? — негромко спросил Стёха — Юнин двоюродный брат.

— Тихо… — одними губами ответил Ярец.

В этот миг ветер донес запах…

У волчонка мутился рассудок. Пахло человеком… пахло смертью. Он никак не мог этого понять. Как человек может пахнуть не одуряющим сладким запахом крови и плоти, а…мертвечиной?

— Охотник? — спросил дрогнувшим голосом Стёха, и лицо его сделалось бледнее луны, висящей в черном небе.

Малой почувствовал, как от страха подводит живот. Потому что Стёха угадал. Охотник!

Лишь теперь волчонок понял, какую глупость они все пятеро совершили, уйдя так далеко от взрослых, от пещер, от безопасной Черты. Но ведь Батя… Он не предупреждал, что надо бояться, что тут может быть нахоженное место! Напротив, сказал: "Сходите, поглядите, там тихо".

Голова кружилась от запаха. Захотелось в кусты, потому что кишки постыдно прихватило от ужаса. Батя!

И в этот миг, когда они — растерянные — застыли, надеясь, что Охотник пройдет мимо, в воздухе свистнула стрела. Она пролетела, искрясь, так близко, что вспотевший лоб Ярца обдало ветерком. Юна не успела даже вскрикнуть. Лишь нелепо вскинула руки, опрокинулась навзничь, да так и осталась лежать глядя в небо, со стрелой, торчащей из горла.

Заорал Стёха и метнулся вперед, сверкнув в полумраке побелевшими глазами. Опять засвистело, справа, слева… Мленя завизжала. Оглушительно, распугивая тишину леса. Упал Желан. Так же беззвучно, как Юна. Покатился по склону. И больше тоже не встал.

Только Малой по-прежнему стоял, не в силах сделать ни шагу, и глядел на неподвижную девочку, в открытых глазах которой застыло по маленькой луне. А в следующий миг левое плечо ему обожгло, словно в кожу втравили горящую головешку. Мальчик упал, растянулся на земле. От страха и боли даже не сразу смог перекинуться, а когда смог, серой тенью метнулся прочь.