Александр Тюрин - Проблема №1, или Тринадцать уколов

— У меня как-то плохо с историей разных стран, Михаил Петрович. Сейчас все газеты пишут про бяку Сталина, тут я в курсе.

— Возможно, в Англии действовали какие-то люди Трилиссера, за которым стоял Троцкий, но он вел собственную игру и еще неизвестно, в интересах какого государства.

— Вполне может быть, — самокритично отозвался я.

— Не сметь зажимать самокритику, — пошутил старец. — Вы не верите, Борис, что капиталисты эксплуатируют трудящихся, ну поинтересуйтесь тогда, насколько сейчас увеличился рабочий день у тех, кто сохранил работу? И не знаете, что равнины британской Индии белели костями труженников? Это ж английский генерал-губернатор писал. У нас нынче есть кому закопать кости, но деревни вымирают одна за другой. А в разгар ирландского голода, который косил обезземеленных крестьян-арендаторов, цитирую по памяти "огромные стада коров, овец и свиней… отправляются с каждым отливом, из каждого из 13 наших портов, курсом на Англию, и помещики получают арендную плату и отправляются тратить ее в Англию…" Голодают у нас сейчас еще потихоньку, больше умирают от безнадеги и пьянства, но нефть льется за рубеж полновесной рекой, а обратной реки с разными благами пока не видно.

— Да, верю я и знаю. А что толку? Здесь нам обещали равенство и братство, и что в итоге?

— Я понимаю, сегодня модно нас ругать, но мы построили промышленность, которую эти нынешние будут еще проедать лет тридцать, мы победили бронированного супостата и построили ракеты, чтобы к нам никто больше не сунулся, мы дали десяткам миллионов людей теплые квартиры с водопроводом и канализацией.

Затем он ввел меня в мир своей молодости, заполненной не свиданиями на берегу речки, а неустанным трудом и борьбой.

Помучив меня изрядно, выделил пенсионер 100 000, по-большевистски, без процентов. НО! Какое большое «но». Прямо два столба с перекладиной. Вернее, рукопись Михаила Петровича, которую надо было мне переписать человеческим языком и литературно разукрасить. «Записки старого стахановца и партизана» называется, в пятьсот страниц длиной.

Решение мне надо было принять на скаку. И, несмотря на всяческую тошноту, — он же, наверное, репрессиями занимался, так ведь газеты про старых коммунистов пишут — я согласился. Искусство требует жертв. На этот раз оно потребовало в жертву меня.

Мемуарист осклабился вставными челюстями и напоследок еще сказал.

— Помните товарища Фан Вама, того, который ногу на войне против американцев потерял, он мне написал и вам привет передать просил.

Добрался я до дома, а там запсиховал. Эх, если б можно без Сухорукова обойтись. Во что обойдется мне его двухкилограммовая рукопись? Иж чего захотел, скатать из своего дерьма коробку конфет с моей помощью. Я вытащил листок из рукописи наугад: "… с утра шел бой на окраине села…". А если не врет, если Михаил Петрович действительно вел бой за то, чтоб я мог спокойно сидеть на унитазе? Вколол я в себя, как последнее средство от надсадных чувств, ампулу сцеволина, после чего разложился на диване.

Опять электрические соки потекли к голове, а потом началась в пресловутом конусе иллюминация с вихрями. Вылетел я сам из себя с ветерком, но вскоре попал в какой-то сачок и получил возможность оглянуться на свое исконное тело. Увы, от него осталась лишь изрядно расплывшаяся клякса. Когда все утряслось, я оказался не на диване и не подле него, а на автобусной остановке у универсама. Причем, с твердым и непреклонным желанием прикончить старпера.

И вот добираюсь я до дома в стиле «ампир». Как раз стемнело. Черная лестница, по которой когда-то выносили во двор помои, ныне зазамочена и заколочена. Только на четвертом этаже виднеется окошко, не забитое фанерой. А рядом с черной — но уже снаружи — другая лестница, пожарная. Первая ее ступенька где-то на высоте трех метров. Я никогда не отличался ловкостью, силой пальцев и любовью к высоте. Но сейчас все эти свойства были вполне моими. Подвинул мусорный бак, с него перемахнул на козырек крыльца, а далее шаг вбок по карнизу — и пожарная железяка любезно предоставила мне свои перекладинки.

Первый этаж, второй, третий, четвертый, с невозмутимостью обезьяночеловека карабкаюсь вверх. И вот я у окна, битья стекол не требуется, рама свободно болтается на петлях — как подружка на шее моряка, прибывшего с хорошей отоваркой. Еще немного — и шар в лузе, я на черной лестнице вместе со своими черными намерениями. Михаил Петрович проживает, пока что, на пятом. Вот я уже притулился у его двери, закрытой на английский замок, прислушиваюсь, как мышонок, собравшийся проскочить к харчам. Там, за ней, вроде никаких шебуршений. Достаю из кармана крепенький перочинный ножик и потихоньку, скреб-скреб, отжимаю собачку. Оказываюсь на большой кухне, что обязана была радовать желудок комсостава. Да и ныне Михаил Петрович, слезно жалея деньгу, все ж покупает и хавает, что положено.

Где-то в коридоре скрипит, открываясь, дверь, кто-то принимается шаркать ногами. Беру большой кухонный нож со стола — действия все машинальные, будто собираюсь порезать колбаску или почистить рыбку. А «рыба-колбаска» все ближе и ближе.

Я — оперуполномоченный смерти. Я работаю на очень крутого хозяина.

И вот Михаил Петрович показывается из дверного прохода. Это становится причиной, а следствием — удар, сильный и точный, под его пятое ребро. Откуда у меня столь развитое мастерство и выдержка? Да и физическая сила? Михаил Петрович со слабым кашлем складывается на полу, а я, аккуратно протерев рукоятку ножа, начинаю выбираться из монументального строения.

Поездка назад закончилась на автобусной остановке, когда маленькое темненькое пятнышко, замаячившее в глазу, вдруг взорвалось и поглотило меня.

Когда очухался, был несколько слабый, но свежий, будто напоенный покоем. Однако быстро обозначилась тревожная мысль — а вдруг я в самом деле покончил с Михаилом Петровичем?.. Нет, этого не может быть. Такова аксиома и теорема. В видЕнии я зарезал старца, как цыпленка, а в жизни даже муравья раздавить не в состоянии. И долго размышляю, ударить ли насмерть клопа. Меня всего передергивает, когда кого-то по телевизору лупцуют. Да и не выходил я из дому. Башмаки, которые я, вернувшись после утреннего визита, помыл и почистил — уважаю глянец, — так и стоят в идеальном виде. Сколько лежало жетонов и денег в карманах, столько осталось. А щека — помятая и красная из-за долгого катания по диванному валику. Ну какие могут быть карабкания по пожарной лестнице и убойные удары? Высота меня так ужасает, что не люблю даже на балконе стоять. К тому же, сейчас я не только нож, даже конфету не способен сжать в кулачке.