Георгий Эсаул - Моральный патруль. ОбличениеЪ

От конфуза я упал в обморок, а, когда очнулся, то обнаружил себя помытым, как в покойницкой.

Так прошло моё боевое крещение; не под танком, а под шайкой.

— Сударь, вы только что признались, взяли на себя ответственность, вину за поругание чести девушки, похожей в невинности на фиалку – я не беру физическое состояние, а душу – невинная душа.

Её имя – Элен?

Вы надругались словами и жестами над девушкой, а выше девушки может быть только любовная лирика.

К барьеру, сударь!

Я отстою со шпагой в руке честь девы младой, и спрошу у вашего хладного трупа: жилец ли вы в этом Мире, или жилец в Мире ином? – граф Яков фон Мишель выхватил шпагу, встал в позицию «Защита чести и достоинства». – Вас бы не спасло, если бы вы разжирели, моментально получили все болячки Мира и показали мне справку об инвалидности, что выжили из ума, оттого и не контролируете свои гнусные слова и подглядывания, а подглядывания – всё равно, что немой одноногий художник без мольберта.

Граф Томас Пушкин вызвал к барьеру барона Дантеса фон Александра только за то, что барон Дантес неосторожно взглянул на натурщицу графа Пушкина; мимолётный взгляд, скольжение многоножки по воде, а не взгляд, но он – оскорбительней, чем горшок с подгоревшей кашей в поэтическом кафе.

Я давно ищу ответ на вопрос: «Почему Природа позволяет низким мужчинам насмехаться над восторженными женщинами с грудями и другими половыми признаками самки?

Ответ бьётся в лабиринтах моего мозга и самым плачевным образом разбивается о бюст Афродиты!»

Защищайтесь, сударь! – граф Яков сделал ложный выпад (до соперника не менее двадцати метров), словно на древнегармоничном языке беседовал с призраком графа Адама Руссо.

— Во как! Высшего сорта благородный граф! – лейтенант к удивлению графа Якова фон Мишеля не дрогнул, не предпринял мер к обороне, а довольно потирал руки – мыл невидимым мылом. – Не обманули в штабе бригады; даже краснеете от негодования, будто с лестницы упали, но не запачкали жабо. – Лейтенант дружески качал головой, улыбнулся графу Якову фон Мишелю, словно понукал гордую лошадку.

Воительница амазонка Элен засмеялась, она не чувствовала себя оскорбленной, даже не сконфузилась и не упала в багряные травы, не прикрыла лицо мантилькой и напускным гневом.

— Граф Яков фон Мишель! Добрая вы душа, истинно благородный, элитный сорт, даже лучше Цейлонского древнего чая, что помогает при запорах, – лейтенант Рухильо подошёл к графу Якову фон Мишелю, отвел рукой шпагу, притянул графа за жабо и трижды поцеловал (два раза в щёки, и третий – в губы закрепляюще): — Нравы у нас не строгие, мы уважаем друг друга, и, поверьте, честнейший вы человек, что никогда не обидим неосторожным словом, действием товарища по оружию – так волк не обидит волчицу.

Мы знаем, что можно говорить и кому можно, а что – возбраняется даже Принцам.

Принцы – что от них толку?

Топнут ножкой, преподнесут свой стишок, и – тю-тю, улетели!

Денег не дают, а лишь короной светят с алмазами.

Алмазы больших денег стоят, а у Принца денег наличных нет, корова языком слизала.

Падре Гонсалез рекомендовал Вас командиром в тройку с Элен и Грегором; настаивал, даже ножкой дрыгал от негодования, но добился своего, и залог за вас заплатил, если брадобрей вас поранит и занесет микробов в кровь, отчего вы скоропостижно скончаетесь под полковым знаменем.

Я не верил, что быстро найдем замену князю Измиру дон Карлосу…

— Измир дон Карлос! Избавитель вы наш, благодетель от нотного стана! – граф Яков фон Мишель схватил лейтенанта Рухильо за руки, держал крепко, как штурвал художественного комбайна. – Князь Измир дон Карлос пропал два года назад, в лето фестивалей Новоадриатической художественной волны.

Я к фестивалю пошил изумительный камзол – голубой бархат, серебряные пуговички, золотые галуны – очарование, праздник, а не камзол!

Половину стихов конкурсанты прочли, и тут донесение: исчез князь Измир дон Карлос — душа балета.

Я пришел в неистовство, оттого, что князь – неточен, пропускает свою партию в балете; будто его прокляли и вместо чёрта залили серной кислотой.

Но больше я негодовал, что шумиха вокруг исчезновения князя отвратила любопытные взоры от моего потрясающего камзола, равного которому нет во Вселенной.

Графиня Эсмеральда Мэй даже вуальку приподняла от наплыва чувств, а под вуалькой — вечная езда за моралью.

«Скорбите ли вы, негодуете из-за отсутствия князя Измира дон Карлоса? – графиня Эсмеральда Мэй понизила голос до шёпота прибрежного камыша. – Иногда переплёт книги яркий, а содержание романа оказывается тусклым, будто страницы натерли грязью из-под копыт скакуна.

Князь дон Карлос – не жеребец, но его отсутствие навевает некоторые розовые мысли; я даже посвящу свой прыжок на батуте отсутствию князя Карлоса».

Я ничто не ответил графине Эсмеральде Мэй, не успел; её увлекли в хоровод снежинок.

Но если бы грубые слова слетели с моих уст, засыпанных золотым модным песком, то я бы упомянул о своём камзоле, а не об исчезновении князя Измира дон Карлоса.

Одни эстеты говорили, что князь дон Карлос стал затворником – рисовал только себя и для себя; пел только о себе и себе.

Другие литераторы вступали в спор с первыми, называли их халдеями от поэзии, рвали на себе балахоны с высокими колпаками и утверждали, что видели, как князь Измир дон Карлос в гранд батмане порвал панталоны, и теперь вынужден от стыда скрываться в болотах Центральных Галактик.

Теперь же, вы, лейтенант, упомянули имя князя Измира дон Карлоса, и я уже не призываю вас к барьеру, потому что воительница Элен не краснеет, не требует от меня удовлетворения и защиты, как потребовала бы простая институтка с нашей Планеты Гармония.

Где, где же князь Измир дон Карлос?

Я припаду к его ногам только за одну его гениальную оду: «Ода Королеве матери».

— Князь Измир дон Карлос сожран бетельгейзийскими псами! – лейтенант приподнял шляпу, но не снял, а почесал под ней, будто вычесывал память о князя Измире дон Карлосе. – Он нарушил Устав Патрульной службы Морали, покинул своих товарищей – искал выгоду в деньгах, но не поделился; удалился в ночь за кладом, где и погребен под тушами отожравшихся псов.

Надеюсь, что вы, граф Яков фон Мишель, не последуете примеру вашего однопланетника, просвещенного человека, но никудышного товарища в бою – так не доверяют рыбаки дырявой шлюпке.

— Удивительно вы говорите, лейтенант, словно прыгаете вместе с сердцем, – граф Яков фон Мишель вложил шпагу в ножны, батистовым платочком вытер обильный пот, а пот – позор для благородного графа, если рядом находится девушка, пусть даже морально неустойчивая. – Произнесли дурное о князе Измире дон Карлосе, а прежде оскорбили честь Элен, я даже чуть не заплакал – в семнадцатый раз в этом сезоне.