Елизавета Абаринова-Кожухова - Два демона
— Ну что ж, можем подвести некоторые общие итоги. Первое — давайте определимся, в каком направлении директор вывозил музейные ценности?
— В восточном! — уверенно заявил Василий. — Ведь Костя это очень хорошо помнит.
Серапионыч покачал головой:
— Я ни в коей мере не ставлю под сомнения слова Кости, — доктор заглянул в свои записи, — подтверждающиеся сведениями майора Селезня, но никак нельзя скидывать со счетов и письмо Козицкого к его кислоярской коллеге Тамаре Михайловне, где он вентилировал возможность эвакуации ценностей в Кислоярск. И в заявке на грузовик, которую отыскала баронесса фон Ачкасофф, директор писал о перевозке ценностей в северном направлении — это еще не Кислоярск, но уже в сторону нашей границы.
— Действительно, полная путаница, — заметил Василий.
— И кругом тупик, — добавила Надя. — Выходит, так — на грузовик напали омоновцы, водитель пострадал, но остался жив, а грузовик вместе с директором исчез бесследно. Если, конечно, не считать его вознесения на небеса во время бомбежки…
Серапионыч отпил чаю:
— Само собой напрашивается следующее объяснение. Директор Козицкий хотел во что бы то ни стало спасти музейные ценности, а власти Придурильской республики собирались их продать и купить оружие. Догадываясь о планах властей, директор вместо ранее заявленного северного выехал в восточном направлении, с тем чтобы дальше действовать по обстоятельствам. Ведь даже водителю, которого Козицкий лично знал и которому мог доверять, он не сказал, куда собирается ехать. Скорее всего не из скрытности, а просто потому что сам не знал. Однако перехитрить власти директору не удалось — на восточном выезде грузовик задержали омоновцы, водителя нейтрализовали, ценности передали по назначению, а уж о судьбе Козицкого можно только догадываться…
— Да, эта версия выглядит очень правдоподобно, — вздохнул Дубов. — Но если картины действительно продали куда-то на Запад, или куда бы то ни было, то почему о них до сих пор ни слуху ни духу?
— Ну, почему же ни слуху ни духу? — возразила Чаликова. — Вот господин Сидоров из села Субботино до сих пор о них исследования сочиняет… Ну, насчет Сидорова — это я шучу, но во всем мире существуют такие, с позволения сказать, искусстволюбы, которые анонимно скупают произведения и держат их в своих особняках. Возможно, картины Врубеля попали к одному из них. Но, как бы то ни было, в одном ваша версия имеет очень весомое подтверждение — вскоре после эвакуации музея резко активизировались военные действия и придурильские войска перешли в наступление. Может быть, Врубель помог.
— А все-таки картины удивительные, — протянул Серапионыч и продемонстрировал Дубову и Чаликовой репродукцию "Демона в полете", открывавшего "демонскую" серию. — Не говорю уж о стихах:
Печальный Демон, дух изгнанья,Блуждал под сводом голубым,И лучших дней воспоминаньяЧредой теснились перед ним.Тех дней, когда он не был злым,Когда глядел на славу Бога,Не отвращаясь от Него;Когда забота и тревогаЧуждалися ума его,Как дня боится мрак могилы…И много, много… и всегоПредставить не имел он силы.
- Изумительно! — совершенно искренне произнесла Надя. — Только погодите, Владлен Серапионыч, ведь начало поэмы звучит немного по-другому… Сейчас вспомню:
- Печальный Демон, дух изгнанья,Летал над грешною землей,И лучших дней воспоминаньяПред ним теснилися толпой…
- Одну секундочку! — вскочил Дубов из-за стола и стремглав выбежал из комнаты.
— Что это с ним? — подивился доктор. — Неужели чайное отравление?
Однако Надежда не успела ничего ответить, поскольку в гостиной вновь появился Дубов. В руках он держал объемистый том.
— Вот достал у Софьи Ивановны, — пояснил Василий. — Сочинения М.Ю. Лермонтова, издание Ф. Павленкова, 1905 год. И вот смотрите: сначала — "Демон. Восточная повесть". А потом — первый, второй, третий и четвертый очерки "Демона". — Детектив раскрыл страницу, где начинались "очерки". — Так-так-так… Вот, пожалуйста, второй очерк "Демона":
- Печальный Демон, дух изгнанья,
Блуждал под сводом голубым,
и так далее. Датируется 1830 годом. Доктор, там не сказано, кто конкретно составлял альбом и подбирал стихи к картинам?
— Да нет вроде, — откликнулся Серапионыч, рассмотрев выходные данные альбома. — Можно только предполагать, что в его создании более или менее активно участвовал и сам В.Б. Козицкий. Во всяком случае, его фамилия значится в редакционной коллегии. Однако никак не выделена, а стоит в общем списке по алфавиту.
— Скажу вам одно, — констатировала Надя. — Кто бы ни подбирал стихи к иллюстрациям, но у искусствоведа-любителя господина Сидорова из почтового отделения Субботино уже был предшественник.
— В каком смысле? — не понял Дубов.
— В смысле сопоставления ранних и поздних вариантов у Лермонтова и Врубеля.
— Да, чудные картины, — продолжал между тем Серапионыч. — Вот особенно эта — "Тамара в гробу". Я видел ее широко известный вариант, но он как-то того… не убеждает. А этот я бы охотно повесил у себя в морге!
Напрасный отблеск жизни прежней,Она была еще мертвей,Еще для сердца безнадежнейНавек угаснувших очей.
Произнеся эти бессмертные строки, Серапионыч отложил альбом и подлил в чай еще немного жидкости из скляночки:
— От этой картины исходит какая-то энергия, даже от репродукции! Я так и чувствую, что отлетевшая душа Тамары еще витает где-то рядом и рыдает о разлуке с телом… В позднем варианте, мне кажется, Михаил Александрович будто бы устыдился своей сентиментальности и как-то затушевал эти мотивы, но здесь они так чисты и пронзительны… — Обмакнув глаза платочком, доктор встал из-за стола. — Пойду помаленечку… Да, вот еще что, — добавил он уже в дверях, — чуть не запамятовал. Это, конечно, к делу не относится, но я сегодня звякнул в Старгород одному своему знакомому журналисту. Думал, может он чего слышал.
— Ну и как? — заинтересовалась Надя.
— Да не особо. То есть он, может, что-то и знает, да только не стал бы по телефону рассказывать. Я тут, понимаете ли, забыл немножечко, в какой стране он живет. Это мы тут болтаем, что попало, где попало и с кем попало, а там… Э, да вы сами знаете. Но кое-что он мне все же поведал. Оказывается, из Козицкого там сейчас делают что-то вроде национального героя. Присвоили ему посмертно звание героя Придурильского труда и поставили бюст перед бывшим музеем, даром что теперь там уже располагается не музей, а ихний Совет по государственной безопасности. На торжественном открытии сам президент Смирнов-Водкин речь толкнул! Книжка вышла — "Повесть о настоящем патриоте". Про то, как Козицкий, попав в окружение, взорвал себя вместе с грузовиком, чтобы только музейные ценности не попали к страшным и кровожадным мордавцам. И будто бы последними его словами были: "Отечество! Тебе я жертвую собой!". Ну и все такое прочее… Это я к тому, что ваши поиски истины в Старгороде будут очень затруднены — вряд ли это понравится Придурильским властям, которые истину уже установили раз и навсегда… Ну, счастливого пути. — И доктор, поправляя съехавший набок галстук, вышел из гостиной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});