Вадим Климовской - Марш Обреченных. Эстафета

Хлопчики, ухватившись за камыши, что густыми рядками росли по обе стороны кладки, осоловело наблюдали, как батька рыжеволосого, молча, без лишних слов, позабыв, плававшее в камышах удилище, побрел к берегу, постоял на твердом минуты две, дождавшись, когда с него стечет болотная жижа, стряхнул с куртки и штанов хомуты ряски и, скинув с пояса ремень, отхватил сначала собственного сынка по голым ляжкам, а затем второго, соседского пацана.

— Я вам покажу рыбалку, лоботрясы!

— Ай, батька!

— Ай, а меня то за что?

— Ай!..

— У меня всю неделю в хатах просидите на кухне! Учебой некогда заняться, а одно безделье!

Хлысь!

— Ай, батька!

— Ай!

Хоть штаны у батьки спадали, он все равно продолжал бежать за мальчуганами и метелил последних, что есть духу.

Хлысь!

Хлысь!

— Ай! Батька перестаньте! Ай!

— Ай!

Хлысь!

Уже возле хат и корчмы, на заднем дворе двухэтажной гостиницы Гвидон Короп догнал своего сына и соседского шалопая Артеху, по пару раз перетянул каждого. Да так, что сраки у обоих еще с неделю должны гореть, не переставая! Одежда на нем еще весела жмутом, но после бега вода не стекала. Правда, когда во двор стал заезжать крытый экипаж, запряженный в тройку лошадей, в сопровождении двух конных, он всецело был поглощен воспитанием безобразников. Двое вооруженных всадников умело справлялись с запряженными в карету коньми, не нуждаясь даже в услугах возницы.

— Хвала Аллону всем живущим!

Корчмарь Гвидон так и застыл с ремнем в одной руке, и Ховкой, визжащим и ревущим, в другой.

— Хвала… — Оторопело поздоровался с вооруженным до зубов конным.

— А не подскажешь любезный, можно переночевать в ваших хоромах?

— Можно, — машинально ответил Гвидон, выпуская Ховку на свободу. Мальцы сразу дали деру, только пыль столбом. — Отчего ж нельзя, можно.

Сельчанин напыжился, подобрался, стал заправлять ремень в штаны. Поправил намокшую сорочку, выбившуюся из-под курточки. Загладил, жмут волос с ряской на голове — в надлежащую ситуации прическу.

— А сколько комнат господам надобно?

— Да можно… две. Почем они у вас?

— По полтора серебряника за гостевую и по… — Короп задумался, подсчитывая. — Серебряник за корма.

— Какие такие корма, уважаемый? — Лицо незнакомца заострилось и посуровело.

— Ужин. Завтрак…

— А обед, милейший?

— И обед, господин!

— Значит так, любезнейший! — Военный нагнулся с коня к Гвидону и глянул в его оторопелые глаза. — Пробудем до завтра у тебя. Сейчас обед нам приготовь, чего-нибудь вкусненького! Нас — пятеро! Коней напои и тоже накорми. Значит, выходит: обед, ужин и завтрак. Целый день. И того с нас…

Всадник прикинул в уме и сказал:

— Четыре серебряника, милейший! Ну, так держи!

В руки Гвидона Коропа полетел кошель с пояса незнакомца. Тот запустил его метко и ловко, но сельчанин, поймав, оступился и грохнулся в корыто с водой. Дважды в омут!

Хохот сотряс двор и спугнул кур, клевавших зерно и свекольную ботву. С кухни выглянула жена Коропа и сразу скрылась в сенях. Служки пялились в окна, затянутые бычьими пузырями.

— Позови конного, пускай займется скотиной! — Незнакомец раздавал приказы направо и налево, а корчмарь Гвидон, вылезши из корыта, не теряя секунды, рванул с места — выполнять его поручения.

— Матеус, брат, ты полегче с местными, они живут здесь и горя не знают, а ты прискакал и напрягаешь…

— Да брось, Войчек! Шутки ради! Я ж за мальцов заступился и цену за жилье хотел скинуть. А только дай слабину — и сразу на шею сядут.

— Эх, да ладно! Застрянем на денек, что уж говорить! И как Оливия говорила, эта деревня называется?

— Какой-то луг? Заячий? Волчий?

— Лисий! Лисий луг, мастер Войчек.

— Во, Матеус слыхал?

— Да слыхал, рай, да и только!

Мастер Матеус, клинка и магии Храма Хизельмаш, уже стоял за воротами и зачаровано глазел на картину: с юга тянулась дорога Южного тракта, по которому они прискакали аж из самих Южных губерний Лафим, где подмастерье проходило доподготовку по боевым оружиям, ведению боя и изучению военных наук; на юго-востоке, впереди, начиналась полоса Встречного леса, за которым в трех днях пути — Откосые горы и Храм Хизельмаш, их родной дом на время тренировок; а за спиной — корчма с гостиницей, а дальше деревушка, чуть справа — огромный ставок, кажись, если верить карте, то его название, Камышовый. Дальше Южный тракт вился аж до самого севера, где за Василисковыми холмами переименовывался на Северный, и разрезал Вельможные и Королевские леса, уходил к сердцу севера и Королевства Людей — Мейдрину. Матеус блажено залюбовался красотой, понаблюдал за рыбешкой плещущейся в ставку и решил, что пора перебираться в гостиницу, в комнаты, да дать отдохнуть ногам и телу, после долгой скачки, а также распрячь лошадей.

Он и не заметил, как подмастерье выскочило из экипажа во двор с пожитками в сумках и сундуках, оружием наперевес. Подобралось и в ногу зашагало к нему; Шост первый, за ним — Оливия, Ирвин и замыкал процессию — Войчек, мастер клинка и ножа.

— Пожитки в комнаты, затем вниз, я думаю, хозяин берлоги не раздумал нас кормить?

Как оказалось, не раздумал, напротив, стол в дальнем углу корчмы был накрыт по-домашнему: миски с густым борщом, картошка молодая со шкварками, гусь, запеченный посреди стола, сулея мутной горилки, овощи только-только с огорода, кадка со сметаной к борщу и налистникам, видно ж с творогом, ложки и кружки деревянные. Все чином и по-людски!

— И, правда, мигом! — Восхищено заметил Войчек.

Матеус только улыбнулся в усы.

— Приступим.

Команда могла заспорить с любой другой, такой как: " Руби с плеча!", "Бери в штыки!" и "За мной, братцы!"

Ложки, застучали и только к сулеи горилки, никто не притронулся, мастера, потому что на боевом задании, а подмастерье — оттого, что не положено.

Брали и рубали не хуже, чем на боевом ристалище.

— Накушались господа? Может, чего еще желают? — Корчмарь застыл над головами храмовников.

Матеус, как старший, изрек:

— Вот это… — указал пальцем на сулею. — Нам на вечер. Когда…

Короп оторопело уставился на бутыль.

— …все уляжется.

Гвидон зыркнул на молодняк за столом и закивал головой в ряске.

— А на вечерю?

— Ну… Можно и на вечерю.

— Угу, — поддакнул Войчек, хлопая налистники с творогом и сметаной.

Корчмарь лихо схватил бутыль и заходил на кухню, вернулся с кадкой. Поставил. Матеус по разливал коровьего молока по кружкам.

Ирвин поморщилась.

— Терпеть молока не могу! Не буду пить!