Марина Дяченко - Последний Дон-Кихот (пьеса)

АЛЬДОНСА: Я ходила к ним. Панчита опять в синяках… Я говорила с матерью.

АЛОНСО: И что?

АЛЬДОНСА: Ничего. Говорит – он пока трезвый, так работящий и добрый мужчина, а что падчерицу бьет по пьяни – значит, любит. Воспитывает.

АЛОНСО: А она? Мать?

Альдонса пожимает плечами.

АЛОНСО (глядя на календарь): Пять дней.

АЛЬДОНСА: Она сказала, если ты еще раз к ним придешь – она позовет алькада.

АЛОНСО: Хоть десяток алькадов.

САНЧО: Господин мой, а вы помните, что было с эти Андресом, там пареньком, которого Рыцарь Печального Образа… ну, за которого заступился? Так хозяин его потом… еще хуже… сорвал на нем злобу. Как бы с этой Панчитой… ну, то же самое не получилось.

АЛЬДОНСА: Санчо, а вы бы сами сходили к этим соседям… поговорили бы… без угроз, но по-свойски. Как-нибудь… а?

САНЧО: Да-да, сеньора, разумеется, я схожу… может и не понадобится, копьем-то… может, по-хорошему получится. Говорят же – покраснеть не покраснеет, а подобреть, если хочет, так подобреет…

АЛЬДОНСА: Я пойду спать… Санчо, вам что, не нравится ваша комната?

САНЧО: Чудная комната, сеньора Альдонса.

АЛЬДОНСА: Почему же вам вчера на спалось и сегодня не спится?

САНЧО: Новое место, сеньора Альдонса. Непривычно…

АЛЬДОНСА: Когда вы отправитесь в странствия, каждая ночь будет заставать вас на новом месте.

САНЧО: Эх… Придется привыкнуть.

АЛЬДОНСА: Новая ночь под новой крышей, а иногда и вовсе под открытым небом – дождь, ветер… Признайтесь – вы по натуре домосед?

САНЧО: Эх… Но ведь мой батюшка назвал меня Санчо… А это такое имя, что…

Алонсо хлопает Санчо по плечу.

АЛЬДОНСА: Спокойной ночи… Алонсо, не засиживайся допоздна.

Уходит.

АЛОНСО: Санчо… а ведь у тебя тоже есть жена?

САНЧО: Конечно, господин мой.

АЛОНСО: И что… она тебя спокойно отпустила? Никаких… отпустила?

САНЧО: Да ну… Поплакала, конечно. Баба есть баба… только пацаны мои уже подросли, в хозяйстве управятся, хорошие хлопцы… А баба, она все уши мне прожужжала, чтобы какого-то жалования просил. Что оруженосцы жалование получают. Баба…

АЛОНСО: Сколько?

САНЧО (радостно) Что?!

АЛОНСО: Сколько у вас сыновей?

САНЧО (скрывая разочарование): А-а-а… Четверо.

Алонсо молчит.

САНЧО: Бросьте, сеньор Алонсо… Бог детей либо дает, либо нет. Бог старый хозяин – больше придерживает, чем раздает…

АЛОНСО: Санчо. Вот ты – домосед… Жену оставил, детей… В губернаторство на острове не веришь… Жалования я тебе назначить не могу – не из чего, извини… Почему все-таки ты со мной идешь?

САНЧО: Так… это… традиция. Батюшка меня так назвал, Санчо… Традиция, говорит… И, опять же, все Панса, что с рыцарями уходили, домой живехоньки возвращались… не то что сами рыцари. Правда, вот, один мой родич без глаза вернулся, другому внутренности все отбили… Деду вот ногу переломали, так до конца дней и хромал… но ничего, главное – живехонек… Вот. А про губернаторство… Так легенда откуда-то взялась? Мы вот думаем, что легенда – брехня, а вдруг она не брехня? А вдруг да обломится мне губернаторство, а я в поход не пошел, на печи остался… Вот обидно будет, да?

Алонсо хохочет. Санчо смеется в ответ. В глубине комнаты, за спиной Санчо, возникает белая высоченная фигура.

АЛОНСО: Кто это там? Альдонса, ты?

Фигура неспешно пересекает комнату.

АЛОНСО: Альдонса?

САНЧО (оглядывается): Вы кому, господин?

АЛОНСО: Да вот же!

САНЧО: Где?!

Фигура маячит совершенно отчетливо.

АЛОНСО: Ты ослеп? Да вон же!

САНЧО (боязливо): Сеньор Алонсо… Нет там никого. Что вы…

АЛОНСО: Как нет?! Я своими глазами вижу!

Фигура исчезает. Алонсо вскакивает, осматривает комнату – никого…

АЛОНСО: Санчо… Ты что же, ничего не видел?

САНЧО: Господин мой… Господь с вами. Привиделось вам. Не зря этот, лекаришка, все твердил – наследственность…

АЛОНСО: Привиделось? Гм… Значит, привиделось. Бывает.

Старый дом. Скрипы, стоны, шорохи. Покачиваются портреты. Колеблются портьеры.

Алонсо нервно оглядывается.

Санчо и Фелиса. Рядом лежат самодельные ходули и белый балахон.

ФЕЛИСА: Какое у него было лицо! Вот умора… Я бы что угодно отдала, чтобы еще раз такое увидеть!

САНЧО: Увидишь. Теперь – ходи за ним, только так, чтобы он тебя не видел. Чтобы только слышал твои шаги… Сумеешь?

ФЕЛИСА: Ха! Еще как! Слушай, а давай еще что-нибудь для него придумаем? Давай, например, висельника привесим, он глянет за окно – а там будто бы висельник… Вот умора!

САНЧО: А ведь ты его не любишь. Ты ему врала.

ФЕЛИСА: Чего это? Ясен пень, люблю. Чего это я его не люблю?

САНЧО: Ты его не жалеешь.

ФЕЛИСА: Здрасьте. Мы же развлекаемся, играем… Это же шутка… Кстати, ты мне не сказал, зачем тебе все это надо?

САНЧО: Зачем? Вот такой веселый я человек, пошутить люблю. Понурая свинья, говорят, глубоко копает, зато веселой свинье желуди сами в рот валятся…

ФЕЛИСА: А я догадалась. Ежели сеньор Алонсо решит, что умом рехнулся – ни в какое странствие не поедет. И тебе, стало быть, никуда ехать не придется. Хитер ты, Санчо. Простой-простой, а свою выгоду знаешь.

САНЧО: Разве это моя выгода? Это его выгода… Мне-то что, призывают – пойду… Другое дело – сеньор рыцарь, ему и плевков достается больше, он и голову может сложить… Слушай, Фелиса. Вот ты ребеночка хочешь от сеньора Алонсо. Тебе действительно так хочется, чтобы твой сын был Дон-Кихотом? Чтобы тащился, как чучело гороховое, на Росинанте, получал тычки и пинки, валялся в дерьме и блевотине… ради какой-то там сомнительной славы?

ФЕЛИСА: Дурень ты. Слава, рыцарь, донкихот… Кто тебе сказал, что мой сын попрется… в это их шутовское странствие?

САНЧО: Как это? Он же будет наследник Дон-Кихота? Должен…