Елизавета Абаринова-Кожухова - Дверь в преисподнюю

— Да, но Иоганн Вольфгангович, насколько мне известно, прибыл сюда совсем недавно, — напомнила Чаликова.

— Как и вы, сударыня, — учтиво возразил Александр.

«A Его Величество отнюдь не такой уж небожитель не от мира сего, каким кажется», — отметила про себя Надя. Вслух же деланно возмутилась:

— Ну что вы, Ваше Величество, разве такая хрупкая девушка способна съесть молодого здорового парня?

— Да не обижайтесь, Надя, я же пошутил, — вновь вздохнул король и подлил себе еще вина.

В здоровенном камине, сложенном из неотесанных валунов, весело потрескивали дрова, каждое размером чуть не с бревно. Славный рыцарь Беовульф сидел, развалясь в мягком кресле. Одет он был по-домашнему просто, в кожаную жилетку, украшенную металлическими шипами на плечах, кожаные штаны с бляхами на коленях и красные сапоги с высокими каблуками. И естественно -толстенная золотая цепь на шее.

— Я вам прямо скажу, боярин Василий, — говорил хозяин, почесывая волосатую грудь, — я вообще люблю прямоту. Так вот, мне ваша затея нравится. Кому-нибудь башку оторвать там, или шкуру там спустить. Это я всегда пожалуйста. Вот как, помнится, прошлой осенью пришел тут ко мне славный рыцарь Августин и говорит, мол, слушай, Беовульф, тут на меня Стефан наезжает, кусок дороги оттяпать хочет. Ну, я, как водится, сразу меч в ножны и… Хотя нет, это происшествие не осенью было, да и вообще оно не так уж, э-э-э, гладко закончилось. Ну и бог с ним. Главное, я вам скажу, если кому там чего, так я всегда с удовольствием. Но не сейчас.

— Извините, не понял? — склонил голову набок Василий.

— Ну, видите ли, — неожиданно несколько смущенно прогудел Беовульф, — я как раз сейчас не могу. Тут такая женщина. Ну такая. — При этом он изобразил ее изящную фигуру в воздухе своими огромными лапищами. — В общем, не женщина, а мечта настоящего мужчины. То есть меня. Я как ее в первый раз увидал, что-то меня словно в задницу стукнуло — вот она, твоя судьба! -При этом славный рыцарь покраснел от смущения. — Нет, ну вы не подумайте там чего. Бабы — это дело десятое. Мне бы лучше мечом помахать, скакуна резвого объездить. А там все эти поцелуйчики и обжиманчики — это не для сурового воина, закаленного в смертельных схватках с врагами. Но тут вся закавыка в том, что эта женщина в опасности. И я не могу оставаться в стороне. И наблюдать, как этот гад Грендель за ней охотится. А что как он ей горло перегрызет? Это непорядок. В моих землях только я могу головы отрывать. Ну и немножечко король. А этот оборотень так вокруг нее и увивается. И если бы не я, так давно бы на нее напал. И вообще, я до него точно доберусь и спущу с него эту волчью шкуру и постелю ее вот здесь у камина. Спущу точно. Как-нибудь. Сейчас, правда, некогда. Потом. Но непременно…

И вдруг несколько неожиданно могучая голова Беовульфа упала на грудь и… раздался богатырский храп. Василий тихо встал со своего кресла и вышел из залы.

За обедом король Александр без обиняков завел речь о том, что происходит в замке:

— Господа, все окрестности опять затопило, и мы самое меньшее на два дня отрезаны от внешнего мира. Это, конечно, если опять не польет. Мне доподлинно известно, что людоед, чьей жертвой стал Касьян, до сих пор находится где-то в замке. A может быть — и среди нас!

«Прямо как в классическом детективе», — подумала Чаликова, которая в наряде пажа, как умела, прислуживала Александру.

— Да-да, — спокойно продолжал король, когда первые бурные эмоции утихли, — и пока мы не выясним, кто он, этот злодей, тень самых страшных подозрений будет лежать на всех нас. И прежде всего — на мне как на хозяине этого дома.

Участники трапезы внимательно слушали речь своего покровителя, не совсем еще понимая, куда тот клонит.

— Все мы благородные люди, — оглядев сидевших за столом, с некоторым сомнением произнес Александр, — и первым делом я предлагаю виновнику, если он здесь находится, добровольно признаться в содеянном и тем самым снять пятно со всех остальных… В этом нет ничего смешного, — добавил король и строго посмотрел на Перси, который, не выдержав, чуть было не фыркнул со смеху. — Как я вижу, никто признаваться не хочет, — нахмурился Александр. — Ну что ж, тогда я лично займусь поисками истины. Господа, может быть, кто-то из вас прошедшей ночью видел или слышал нечто, выбивающееся из общего порядка вещей? — Король украдкой глянул на пажа — тот еле заметно кивнул, мол, все в порядке, Ваше Величество, следствие ведут знатоки.

Над столом повисло тягостное молчание. Александр вытащил свою коробочку с леденцами и стал крутить ее длинными пальцами. Наконец заговорил Иоганн Вольфгангович:

— Ваше Величество, я точно не уверен, но мне показалось, что я ночью слышаль какие-то шаги… Как будто кто-то ходил по коридору.

— И что же? — Александр поставил коробочку на стол.

— И все, — ответил Иоганн Вольфгангович.

— Да, не густо, — с сожалением констатировал король. — Господа, я понимаю, что это очень личное. И если кто-то хотел бы сообщить что-то важное не при всех, то милости прошу — я буду у себя.

Король уже поднялся было, чтобы покинуть трапезную, но тут со стула вскочил Диоген:

— Хватит делать вид, что мы не при чем! Все мы виноваты — все его ели! И какая разница, кто довел это подлое дело до конца. — Диоген в возбуждении влил в себя бокал вина и резко опустился на место.

— Про себя говорите, а остальных не впутывайте, — проворчала госпожа Сафо.

— Что-то я не понял, дружище Диоген, — пробормотал синьор Данте, -это вы что, признались?

A Диоген, как-то неожиданно ссутулившись, тихо прочел:

— Отшумев, растаяла в тумане

Буря, бушевавшая в стакане,И душа по-прежнему чиста,Трепетно внимающая звуку,Как рука, сжимающая руку.Как к устам прижатые уста.Мы все ищем зыбкую свободу,Все мутим измученную воду,Но за штормом вновь приходит штиль,Оставляя после ураганаМуть на самом донышке стаканаИ в карманах ветер, соль и пыль.

— Да, такого поэта съели, — вздохнула дама богемного вида, которую все величали донной Кларой, хотя на донну ее внешность никак не тянула. Кроме разве что больших темных глаз.

— Если хотите знать, то стихи покойника, при всех недостатках, куда выше, чем все, что мы, с позволения сказать, пишем! — вновь воспрял Диоген.

Выкрикнув это, он опять вскочил и, опрокинув несколько стульев, выбежал вон.

Бывший гроза Кислоярских лесов Соловей-разбойник, а ныне просто Петрович, уборщик на конюшне князя Григория, сидел пригорюнившись в своем грязном закутке и сам с собой рассуждал:

— Эх, не задалась жизнь! Кем я был — и кем стал. A все по собственной глупости. Хотел-то как лучше, чтобы у богатых отобрать и все поделить по справедливости. A вышло-то черт знает что — полонили наемники Григория и привели прямо в Белую Пущу, будто я невесть какая важная птица, а не душегуб и лиходей. Хорошо хоть князь Григорий определил на конюшню, все лучше, чем в расход…