Вячеслав Касьянов - Искушение святой троицы

От таких головокружительных полетов и от невидимого присутствия перепончатых летающих животных у Славы совсем все смешалось в голове, так что смятение в мыслях в конце концов пересилило даже страх и постепенно разрослось до ощущения чудовищного недоумения всем бытием. Это было сродни опасному осознанию самого себя, когда весь как будто превращаешься в один большой недоумевающий мозг, и чувство нелепости своего собственного существования достигает высочайшей точки, так что, искусственно продлив это ощущение хотя бы на несколько минут, можно преспокойно сойти с ума. 'Чего происходит?' — втиснулась в голову мысль и повисла черным вопросительным знаком, бессмысленной нелепой фигурой. Он несся с космической скоростью сквозь черную бездну. Все органы тела словно прониклись сладострастным ужасом. Недоумение заполняло мозговые клетки и болезненно напрягало воображение, и мозг, наконец, включил защитную реакцию, похоронив чувство страха. Слава впал в странную гипнотическую прострацию, напоминавшую тревожный сон или галлюцинацию, когда все происходящее отчетливо осознается мозгом и благодаря этой странности сном можно управлять. Его тело обмякло; он закрыл глаза, расслабленно вдыхая холодный темный воздух. Ему вдруг захотелось скинуть с себя всю одежду и ощутить черную комнату всеми клетками обнаженного тела. Мало-помалу скорость падения и взлета перестала волновать его, как раньше, и стала вливаться в грудь необъяснимой эйфорией, и он даже почти забыл про странных летающих существ, сновавших в темноте. Он вытянулся всем телом в воздухе, расставил руки, как крылья, свел ноги вместе и полностью отдался своему фантастическому полету. Сначала он испытывал страх при падении головой вниз и пытался подставить руки, чтобы не ударить голову. Но скоро он погрузился в новые эйфорические ощущения, и падение вниз головой стало вызывать в нем чувство щекочущей опасности, которая нисколько не страшна на самом деле, словно во сне. Теперь он даже нарочно, насколько это было возможно, пытался в полете перевернуться вниз головой, и один раз действительно спланировал ею в батут. Он был уверен, что с ним ничего не случится. Так и произошло: он погрузился головой во что-то мягкое и упругое, и оно сейчас же спружинило и безболезненно выбросило его вверх. Слава даже не стал открывать глаза и продолжал летать расслабленно в темноте, дыша как можно глубже.

Так, в необъяснимой неге он парил вверх и вниз некоторое время, пока тихий, но отчетливый шелест крыльев неожиданно не заставил его разлепить веки и немного прислушаться. Он уловил какой-то расходящийся шорох, уходивший в глубину и ослабевающий, как эхо. Слава вдруг осознал, что рядом с ним больше нет крылатых перепончатых существ: они все разом куда-то пропали, растворившись в необъятной темени. Пространство очистилось от невидимых помех и стало как будто еще больше и свободнее. Но произошла и другая, более зловещая перемена: в темноте на неопределимом расстоянии стали зажигаться тысячи светящихся сдвоенных белых огоньков, располагаясь вокруг него как бы на поверхности прозрачной сферы громадных размеров. Нижняя часть светящейся сферы оставалась черной, как раньше: это было батутное дно, теперь принявшее форму круга. Размер сферы определить было невозможно, поскольку все расстояния скрадывались в кромешной тьме. Белые точки могли оказаться совсем маленькими и располагаться у самого его носа, а могли быть далекими как звезды и иметь фантастические размеры. Сначала Слава не догадывался, чтó представляют из себя окружившие его странные огоньки, но, шлепнувшись еще раз о батутный пол, он неожиданно озарился догадкой, и ему вдруг стало так жутко, что сердце заколотилось быстрее прежнего. Это их г л а з а, подумал он, холодея и пламенея одновременно. Вот они куда делись — разлетелись по кругу. Смотрят на меня. Ждут, когда броситься.

Славу прошиб пот. В полете он неожиданно ударился рукой и туловищем обо что-то твердое, как металл и, невзирая на внезапный страх, сейчас же ухватился за новый предмет, больно ушибив при этом палец. Тут же с неимоверной силой его потянуло вниз, кровь хлынула в голову, и от внезапной тяжести и головокружения он едва не свалился на дно, разжав руки.

Он болтался на шершавой металлической перекладине, похожей на ощупь на перекладину обычного дворового турника: тонкая труба двух-трех сантиметров в диаметре, протянутая бог знает как, через всю необъятную комнату от минус бесконечности до плюс бесконечности. Удивительно, как он ухитрился до сих пор не разбиться об нее: ведь он летал с огромной скоростью! Видимо, как и в случае с перепончатым существом, он встретился с трубой в высшей точке своего полета, когда скорость падения или взлета была минимальной.

Перекладина была страшно холодной: в другой раз Слава не продержался бы на ней и минуты. Но нервическое возбуждение, обострив инстинктивное восприятие опасности, одновременно притупило восприятие физическое. Он подсознательно понимал, что перекладина холодна и что кому угодно другому такой холод свел бы ладони, но сам он физически почти не ощущал его: жгучие покалывания металла не доходили до его измученного сознания. Кое-как справившись со слабостью, он покрепче ухватился за железо и попытался сосредоточиться.

Ему поначалу не пришло в голову, что если при каждом ударе о батут его подбрасывало все ниже, то не ухватись он сейчас за трубу, в следующий раз он мог бы до нее и не долететь, и тогда, в конце концов, неминуемо остался бы валяться на дне, предварительно налетавшись до тошноты и потери сознания. Слава подергался на перекладине, чтобы ухватиться поудобнее, осознал, наконец, какая она холоднющая, с усилием подтянулся, неуклюже перекинул правую ногу через трубу и уселся на ней верхом, покачиваясь из стороны в сторону.

Упасть теперь стало страшно. Слава нервно пошевелился, стараясь устроиться как можно устойчивее. Он закрыл глаза, чтобы прийти в себя. Он зажмурился так сильно, что перед глазами стали вспыхивать какие-то зеленые квадратики всевозможных оттенков, от салатового до густо изумрудного, похожие на цветные стеклышки в калейдоскопе, которые при каждом повороте игрушки складываются все в новые причудливые узоры. Слава открыл глаза, но квадратики еще долго не рассеивались. Под ногами зияла невидимая пропасть. По Славиному телу от страха бегали мурашки каждый раз, когда он от неловких движений покачивался чуть сильнее, чем было необходимо для сохранения равновесия. Труба порядочно холодила между ног, и ладони сводило холодом так, что ушибленный мизинец начал понемногу неметь. Отчаявшись, Слава еще раз перекинул ногу через перекладину и сел на нее боком, судорожно поджав под себя ноги. При такой посадке он мог временно, пока хватало храбрости, выпустить ее из рук и осторожно погреть ладони подмышками. Однако почти сразу же их стало так ломить, что он застонал от боли и непроизвольно схватился опять за трубу. На мгновение боль отпустила, но в следующую секунду опять впилась в немеющие пальцы. Пытаясь согреться, он так раскачался, что забыл о том, где находится, и один раз едва с размаху не опрокинулся спиной вниз. Он решил было снять футболку и намотать ее на руку или на перекладину, чтобы держаться за теплое. Однако, чтобы отцепить обе руки и снять ее через голову, не стоило даже думать: от одной этой мысли он почувствовал головокружение. Вцепившись в ледяной металл левой и неловко изогнувшись, он попытался стянуть футболку правой рукой и опрокинулся-таки спиной назад, потеряв равновесие. Он едва успел в последний момент судорожно уцепиться за холодный металл. Это случай его отрезвил; он очень медленно забрался обратно на железку и долго сидел на ней, переводя дух.