Сергей Костин - Подопечный

— А ты?

— А я нет.

— А почему?

Мустафа обессилено всплеснул руками.

— Я ж тебе объясняю. Кому положено. Вот ты, например, кто? Простой скотник…

— Скрещиватель крупного и…

— Ну хорошо, хорошо. Скрещиватель… Будь ты президентом, или академиком, тогда да. За тобой бы ходила целая толпа ангелов со всеми причиндалами. И пукнуть бы даже не посмел без их ведома. Они такие. Специалисты первого класса.

Я снова влез:,

— А ты, Мустафа, какого класса?

Лучше бы я не задавал этого вопроса. Ангел как-то сразу съежился, даже побледнел.

— У меня шестой, — голос его был тих и мрачен. Я даже не стал спрашивать, какой класс самый низкий. По лицу ангела все становилось понятным. А это значит…

— Это что выходит? Значит я совсем того…

Даже мне стало не по себе от собственного вопроса. Жалко, что ли?

Ангел со мстительным лицом медленно, даже слишком медленно, достал потрепанную записную книжку, открыл ее на самое начало и с выражением, достойного лучшего применения, прочитал:

— Василий Васильевич Веселов. Земля. Русская возвышенность. Двадцатый век. Взят под наблюдение в… цатом году марте месяце. Отличительные черты… Ты слушай, слушай! — на секунду отвлекся Мустафа, — Уровень интеллектуального развития — оценке не подлежит. Уровень физического развития — прямо противоположен интеллектуальному. Туп, бездарен и, господи, за что наказание мне такое, как человеческий индивидуум интереса для вселенского прогресса не представляет.

Мустафа закрыл книжку.

— Ты хоть понимаешь, что значит не представлять интереса для вселенского прогресса. Это же… Это… Господи… Придурок ты, последний из всех придурков. Эй, ты чё это… Прекрати…

Я не имею понятия, как это получилось. Внутри меня закипело, заворотило неясной силой. И каким-то образом, не знаю, я схватил Мустафу за грудки и приподнял над желтым песком. Сантиметров эдак на пятнадцать.

— Но этого не может быть! Этого не должно… Вот это да!…

Вместо того, что бы испугаться расправы, коя должна была последовать с моей стороны, Мустафа радостно вопил на всю окрестную пустыню. Наверно это его и спасло от моих кулаков.

— Ты хоть понимаешь… Ну ты и мужик… Человечище… Гигант…

Я бережно опустил Мустафу вниз.

— Объясни.

Ангел еще долго не мог успокоиться. Минут десять он прыгал вокруг меня, цокал языком и выкрикивал одному ему понятные слова. Впрочем, не забывая перемешивать их родным отборным русским матом. Но всему приходит конец. И удивлению ангелов тоже.

— Васек. Слушай сюда. Ты только что сделал невозможную вещь. Ты сумел произвести интегрированный парадокс второй степени с разворотом в нулевое… А впрочем, все равно не поймешь. Короче. Вася! Я тебя недооценил.

Мне до смерти хотелось пить. Я устал, словно годовалый бычок после случки. Тело раскалывалось на сотни кричащих кусков. А этот… ангел… Ну что мне его объяснения? Ну и что из того, что я удивительный экземпляр? И как мне поможет…

В глазах засверкали разноцветные звездочки. Мир из ярко солнечного превратился в беловато — туманный. И, кажется, я без чувств свалился на роскошное желтое покрывало пустыни…

Забытье длилось не долго. Как-то вдруг я увидел взволнованную физиономию Мустафы, причитающего надо мной.

— Даж меня уволят. Пошлют сортиры драить. С меня ж шеф шкуру сдерет. Такой индивидуум. Такой человечище. Вставай дружище. Давай… Ах ты, господи…

— А что ты все время его вспоминаешь?— то ли прошептал, то ли подумал я. Скорее всего прошептал.

— Ожил, родимый, ожил. Вставай. Есть вода. Вот там, за барханом.

— А чего ты раньше не сказал, — вставать не хотелось. Хорошо лежать. Беззаботно. Радостно.

— Эй, братишка! Не начинай заново.

Я послушался Мустафу и не стал терять сознание. Кое-как, собравшись силами, помаленечку, потихонечку оторвался от песка и тупо уставившись на точку горизонта зашагал. Как я шагал! Шаг четкий. Руки по швам. Голова вверх. Герой!

За барханом, действительно, находился колодец. К этому времени я окончательно пришел в себя и чувствовал, что с приближением долгожданной влаги возвращается надежда.

… Средь бескрайних южных пустынь, в самом сердце огромной Желтой Пустоши с незапамятных времен жило великое племя Пустынников. И носили они тотем колченогой ящерицы. Не числом велики, а знаниями. Многое постигли они в этом мире. Как двигаются звезды. Почему Земля не падает на Большое Светило. И почему смерть приходит ко всем не в одно и тоже время. Многое знали. И еще больше могли постигнуть. Но одна беда подстерегала их. Жажда.

Долгие годы, бесконечные столетия племя черпало воду из единственного источника. Никто не знает, кто сотворил его. И никто не смел повторить этот гигантский труд. Ибо являлся этот источник бездонным. На огромном стальном рукаве была намотана цепь, длина которой не поддавалась разумению даже таким великим ученым, как Пустынники. Цепь эта уходила в самое сердце планеты. Чтобы достать воду Пустынникам приходилось шесть дней опускать и еще шесть дней поднимать огромную чашу. День и ночь, ночь и день, не переставая, крутилось колесо. Сильные сменяли уставших. А уставшие сменяли обессиленных. Так было. Так говорит сама Земля. Но пришло время. И стало не хватать воды. И тогда самые отчаянные, доведенные жаждой до безумия люди, спускались вниз. К сердцу планеты. И не возвращались. Никто.

Шло время. И вскоре от некогда великого племени не осталось никого. Жажда поглотила людей. Пустыня поглотила селение. Остался только колодец. Наедине. Со своей тайной. Загадкой…

Все это я успел выслушать пока полз на карачках к распроклятому колодцу. Мустафа, заложа руки за спину, нарезал круги вокруг меня и гнусавым голосом рассказывал о местных достопримечательностях. Мне конечно лестно, что ангел так заботиться о расширении кругозора, но право, как это нудно…

— Воды…

— Ну, ну, братец, — Мустафа разлегся в единственном тенистом месте, — Не надо так театрально. У меня дома дружок остался. Так его подопечный все время кричал: — "Коня! Коня!" Ну и что? Дали ему коня. А он? Тьфу на него, неблагодарный.

Последние силы ушли на то, что бы подтянуться на руках и навалиться грудью на каменный край колодца.

Воды не было и в помине. Только толстая цепь уходила вниз и терялась в непроглядной темноте чужой земли.

— Где вода?— я не узнал своего голоса. Хрип и стон, — Ты обещал…

— Ну братец! Я обещал колодец. А воды… Я же все рассказал. Ты слушал?— Мустафа без всякого стеснения смотрел на меня и кусал ногти.

Я закрыл глаза. Как все плохо. Этот год… Одни беды… Високосный год… И умирать неохота… Ангел не поможет. Треплется больше. Был бы омут, так головой вниз и все разом… Омут… Черт!