Чет Уильямсон - Убийство в Кормире

Тут не стоило удивляться, потому что его присутствие могло затмить любого. Это был громадный человек, чью голову венчала грива кудрявых волос, которые некогда были огненно-рыжими, а теперь перемежались белыми прядями и стали похожи на подаваемый в «Снопе пшеницы» сливочно-томатный суп. Однако сладость, присущая этому блюду, отнюдь не передалась этому жёсткому человеку. Деньги так влияют на людей. Во всяком случае, так говорят.

Бартхельм потребовал лучший столик, лучшую бутылку медовухи, самые изысканные яства и самое внимательное обхождение. Он владел местной зерновой мельницей (которая приводилась в действие быками из-за недостатка проточной воды, так что засуха была ему нипочём), а также несколькими быстрыми экипажами, которые доставляли продукцию, скупаемую им у местных фермеров, в Сюзейл и Марсембер, прежде чем продукты успевали испортиться. В тех городах его агенты продавали всё в десять раз дороже, а покупатели были рады и этому.

Но сегодня я видел, что Бартхельма беспокоило что-то помимо поисков подходящей партии для своей прелестной дочери, или он просто прикидывал, как засуха скажется на его годовом отчёте. Через три дня Главный совет кормирской Гильдии торговцев, представителем которой в своём районе являлся Бартхельм, должен был приехать в Гарс на ежегодное собрание.

Эти важные люди, представляющие собой самых богатых и властных торговцев королевства, всегда собирались в одном из крупнейших городов Кормира — Сюзейле, Арабеле или Марсембере. Изредка они удостаивали вниманием городки поменьше, как Болотная прогалина, если там можно было рассчитывать на вкусную еду, напитки и удобства. Но чтобы они собрались в такой дыре, как Гарс, где лучшим, на что они могли рассчитывать, была незапоминающаяся еда из «Снопа пшеницы» или «Серебряной косы»… это было неслыханно и являлось прямым доказательством настойчивости Бартхельма Барсука.

И раз уж кости были брошены, Бартхельм ничего не собирался пускать на самотёк. Это собрание должно было стать лучшим в истории. Совет разместят и в «Снопе», и в «Косе», поскольку ни в одном заведении не было места достаточно, чтобы поселить всех, и Бартхельм из собственного кармана дал Гарнету Перу Севера, владельцу «Серебряной косы», достаточно золота для пристраивания внушительного зала в его трактире.

Казалось, что торговец предусмотрел все детали по поводу питания совета, включая приглашённых поваров из Сюзейла, и теперь громогласно вопрошал Коротконогого, стоявшего за барной стойкой:

— Дварф! Ты достал бочонок западновратского Рубинового, который я заказывал?

— Будет завтра, — прорычал Коротконогий в ответ. Ему не нравилось, когда его называли «дварфом». Вообще ему не нравилось, когда его как-либо звали.

— Уж лучше бы ему быть, — сказал Бартхельм. — На приветственном ужине подадут барнабас из говядины и устриц, а западновратское — единственное вино, которое подойдёт.

Я сидел к дварфу ближе, чем Бартхельм, поэтому услышал бормотание Коротконогого на тему, чем тот может запивать свой барнабас из говядины с устрицами. И я был не единственным, кто захихикал при этом, однако, Коротконог даже не улыбнулся. Дварфы, вечно угрюмы и недовольные, хуже всех подходят для содержания трактиров, но Коротконогому «Отважный менестрель» достался по наследству. Его оставил прежний владелец, шутник-гном, который в завещании написал, что передаёт его Коротконогому в надежде, что хотя бы это вызовет у дварфа улыбку. Не помогло.

— Следи за языком, дварф, — сказал Бартхельм не так сердито, как мог бы, если бы услышал комментарий, — или я буду вести дела с «Болотной крысой».

Когда Коротконогий обернулся к торговцу, его лицо уже не было лицом того, кто просто укусил чересчур солёный огурец, а выглядело так, будто он выпил махом бочонок того же рассола.

— «Болотной крысой»? — воскликнул дварф со всем отвращением, на которое был способен. — Валяй! Потчуй своих дорогих гостей кислым сидром, разведённым вином и выдохшимся элем. Да лошадиная моча лучше пива, которое подаёт Хескет Задница. И по пути передай мои проклятия привидению Фастреда!

Выплюнув последнюю реплику, Коротконог вернулся к полированию стаканов, на месте которых он без сомнения предпочёл бы видеть драгоценные камни из дварфских шахт.

На этот раз Бартхельм сдержал гнев. Он знал, как и все мы, что наступил на больную мозоль. До того, как Задница открыл «Болотную крысу», таверна Коротконогого была единственным местом в городе, куда могли зайти желающие выпить в неформальной обстановке. Потому что «Серебряная коса» и «Сноп пшеницы» отвечали скорее желанию «неплохо перекусить», что иными словами означает еду, которая не будет проситься наружу. Но «Болотная крыса» отхватила немалую часть клиентов Коротконогого, по крайней мере, до тех пор, пока в округе не объявилось привидение.

— Народу сегодня немало, Коротконог, — заметил Тобальд, мэр Гарса, войдя в таверну с высоким, крепким мужчиной, которого я узнал, но не мог вспомнить по имени.

Коротконогий, как истинный дварф, не обратил внимания на весёлое приветствие Тобальда. Однако тот не унимался и, умостив своё слегка оплывшее тело на обычное место и вдохнув поглубже аромат табака и эля своим похожим на луковицу носом, продолжил:

— Это привидение тебе на руку, а? Должен сказать, что меня оно напугало. Если у меня есть такая возможность, я предпочту не ехать мимо болота ночью.

Коротконог что-то проворчал в ответ, и Тобальд, удовлетворившись этим, весело заговорил о чём-то со своим спутником.

— Кто это с Тобальдом? — спросил я портного.

— Ты не знаешь Гродовета? — удивился он, и это имя показалось мне знакомым. — Это представитель Азуна в нашем регионе. Он докладывает королю и Сарпу Рыжебородому вести из земель между Громовым Камнем и Велуном.

Сарп Рыжебородый из Велуна был нашим местным лордом, если в сотне километрах может находиться что-то «местное».

Портной наклонился поближе ко мне и заговорил так тихо, что мне пришлось напрячь слух, чтобы услышать что-то в царящем вокруг шуме.

— Представитель короля, но всё равно ездит по маленьким городкам, как любой другой мелкий городской подданный. Забавно, согласись. Довольно грубый человек. На его плаще вытерся королевский герб, и он попросил меня заново вышить его. Дело было в воскресенье утром, и моя голова трещала, будто по ней топтались всю ночь. Вот у меня и вышло немного криво… совсем чуть-чуть…можно подумать, я оскорбил честь его матери. Он швырнул мне плащ в лицо и начал доставать меч, но мне удалось… успокоить его.

— Униженно умоляя, — добавил бакалейщик.