Майк Резник - Аванпост

Другие охотники использовали свои методы. Настоящий Западный Томпсон привел целое племя местных охотников, которые копьями и стрелами с отравленными наконечниками уложили почти три тысячи кораземов.

Через пару месяцев Анклав уже напоминал зону боевых действий, запах разлагающихся тел кораземов распространялся на мили вокруг, но бойню это не остановило. Калахари Дженкинс объявил участок в сорок квадратных миль на северо-западе Анклава своими охотничьими угодьями, предупредив, что убьет каждого, кто посмеет зайти туда. Один из местных охотников, Кеннеди, туда и зашел, преследуя двух кораземов, и Дженкинс, верный своему слову, его убил. Да только он не знал, что у Кеннеди шесть сыновей, которые поклялись отомстить. Пару недель спустя отправили его на тот свет, правда, до этого он уложил четверых, а двое оставшихся объявили, что эти сорок квадратных миль отходят им. Через пять дней с юга пришел старый Хакира, убил обоих Кеннеди, забрал глаз-камни, добытые как Дженкинсом, так и братьями, и улетел к цивилизации.

Никто так и не узнал, что случилось с сестрами Мараши. Хорошие охотницы, однажды они бесследно исчезли. Не нашлись также и восемь тысяч глаз-камней, которые они вроде бы добыли.

Наконец правительство осознало, что надо предпринимать срочные меры или не останется ни одного коразема, а последнее могло привести к трагичным для экономики последствиям: твердая валюта поступала исключительно от туристов, приезжавших на сафари. Короче, охоту на кораземов они запретили.

Хотели как лучше, а получилось, как всегда. Потому что к моменту введения запрета в живых остался только один коразем.

* * *

— Один момент, — подал голос Никодемий Мейфлауэр. — Я впервые слышу о кораземах.

— Это неудивительно, — ответил Карсон Адский Огонь. — Мало кто о них знает.

— Я никогда не видел их ни в музеях, ни в книгах, — продолжал Мейфлауэр.

— Ты называешь меня лжецом? — взвился Карсон.

— Еще не знаю. Когда убили последнего коразема?

— В 1813 году галактической эры.

— Теперь я называю тебя лжецом, — заявил Никодемий Мейфлауэр. — С того момента прошло больше четырех тысяч семисот лет.

— Я это знаю, — спокойно ответил Карсон. — Но я там был.

— Лучше бы ты не касался этого рубина, — вмешался Катастрофа Бейкер, поднимая камень. — В конце концов, наговорить можно всякого. Потому что теперь, прежде чем я тебе поверю, ты должен объяснить, как вышло, что тебе чуть ли не пять тысяч лет.

— Я объясню, — легко согласился Карсон. — Ты не из тех, кто принимает что-то на веру.

— Вот что я тебе скажу, — ответил Бейкер. — В полторы тысячи лет я готов поверить. Насчет остальных тебе придется представить доказательства.

Все рассмеялись, даже Карсон, а когда шум стих, он продолжил.

— Это случилось через несколько лет. Покинув Пепори и охотясь на Фалигоре, я узнал про войну в звездном скоплении Белладонна, которая могла принести неплохие дивиденды. Лететь туда предстояло три недели, поэтому я активировал камеру Глубокого Сна и наказал корабельному компьютеру разбудить меня за день пути от звездного скопления.

Карсон глубоко вздохнул, медленно выдохнул, почесал седую голову.

— До этого самого дня я не знаю, что пошло не так. Потому что, открыв глаза, я увидел врачей, которые сказали, что вытащили меня из какого-то древнего корабля, болтающегося в космосе. Я заснул в 1822 году галактической эры, а проснулся десять лет тому назад, в 6513-м. Я не могу этого доказать, но есть люди, которые могут, и сомневающиеся их, конечно, найдут, если постараются.

— Будь я проклят! — воскликнул Катастрофа Бейкер. — Среди нас нашелся Рип ван Винкль* [3].

— Нет, — поправил его Макс Три Ствола. — Среди нас Адский Огонь ван Винкль.

С той поры его никто не называл Карсон Адский Огонь.

* * *

Итак (продолжил Адский Огонь ван Винкль), после бойни в Анклаве Букуа я провел на Пепони еще несколько лет. Подрабатывал гидом, иной раз поставлял мясо диких животных в новые города, но за все это время ни разу не встретил ни одного коразема. Не попадались они и другим охотникам, так что мы решили, что последнего из них убили в Анклаве.

Но однажды, охотясь на дьявольских котов, чучела которых с удовольствием покупали туристы, я услышал вдали полный тоски и печали вопль, который показался мне знакомым. Так кричал детеныш-коразем, у которого убили мать. Только этот вопль был куда как громче.

Я пошел на крик и наткнулся на высоченного коразема, каких видеть мне не доводилось. Его плечи возвышались над землей на двадцать футов, а он в одиночестве стоял посреди леса и жалобно выл. Никаких ран на его теле я не заметил, поэтому решил какое-то время следовать за ним, чтобы понять, с чего он такой несчастный.

Опять же, признаюсь, я верил в давнюю легенду о кладбище кораземов и не стал бы возражать, чтобы гигант вывел меня к нему, чтобы я мог собрать глаз-камни, но мои надежды не оправдались. Он просто выл, переходя от одного места к другому, и лишь через пару дней до меня дошло, что он ищет себе подобного, ищет, должно быть, не один год, а вот теперь понял, что поиски ни к чему не приведут, что кроме него других кораземов на планете не осталось.

Да, он ходил там, где раньше бродили его братья и сестры, но, глядя на него, я видел, что он потерял надежду встретить кого-нибудь из своих, хотя раньше счет шел на миллионы.

Он заметил меня на пятый день. Я не сомневался, что на него охотились раньше, а потому он знал, на какое расстояние бьет оружие, которым пользовался человек. Однако он просто стоял и смотрел на меня, словно просил, чтобы я избавил его от невыносимых страданий. А я не мог этого сделать. Нет, нарушить закон я не боялся, просто не хотелось остаться в истории человеком, застрелившим последнего коразема, и какое-то время спустя он продолжил свои бесцельные поиски. Я больше не таился, он в каком-то смысле терпел мое присутствие. Не пытался напасть на меня, не пытался спрятаться от меня, вел себя так, словно я — дополнительная ноша, которую приходится нести на и без того нагруженных плечах.

Потом мы вышли на тропу, по которой восемь или девять часов тому назад прошли охотники. Я, конечно, хотел сойти с этой тропы, чтобы не напороться на них, но мой коразем придерживался прямо противоположного мнения. Уловив запах охотников, от отчаяния он направился следом. Я прекрасно понимал, что там никаких кораземов нет и в помине, а он не мог не знать, что эта тропа выведет его к охотникам и их винтовкам.

Пару часов спустя я нашел разряженную лазерную батарею с выгравированными на корпусе инициалами Дикаря Грина, а уж в том, что Грин, увидев коразема, тут же убьет его, чтобы заполучить его глаз-камни, у меня не было ни малейших сомнений.