Ника Алова - Братья

Сегодня их мечтаниям суждено было сбыться. Даже рабыне перепал кусок пирога, а уж прихожане получили не только еду, но и милостивый взгляд, и высочайшее благословение. Неприятный разговор начался лишь после их ухода.

— Пойманы ли те трое охотников, о которых столько слухов последнее время ходило в наших краях? — вопросил Иерарх.

Первосвященник опустил голову еще ниже в знак не просто смирения, но истинной печали:

— Пойманы двое из них, ваше священство. Мужчина, называющий себя Равером из Вилары, и еще один мужчина, отказавшийся говорить. По-видимому, Роан из Нагаваля.

— А женщина?

— Ей удалось бежать от стражей.

— Как ее имя?

Первосвященнику не удалось полностью скрыть изумление. С чего бы вдруг Иерарху специально интересоваться именем какой-то там охотницы?

— Говорят, она называет себя Тайей из Мироса.

Иерарх задумчиво потер подбородок. Тайя — имя наверняка выдуманное, девчонка скорее всего обычная крестьянская сиротка, не имеющая к их делу никакого касательства. Но рисковать все же не следовало.

Всего в ночь смерти Хранительницы родились несколько тысяч девочек. Те, кого они отыскали, были самыми обычными девушками, уже успевшими выйти замуж и обзавестить детишками. А им нужна была магичка. Хранительница. Иерарх уже не в первый раз задавался вопросом, каким же образом магам удавалось буквально за месяц отыскать нужного ребенка, если они возятся уже третий десяток лет, и толку пока что не видно.

Осложнял их положение и тот факт, что Хранительница могла уже не раз умереть и возродиться заново. Значит, любая девчонка, которой нет еще двадцати четырех… Ничего не скажешь, очень конкретное описание.

— Болтун рассказал, куда они направлялись?

— Сказал, что на встречу с этой девицей. А уж она знала, какая и где будет работа.

Иерарх никак не отреагировал на этот ответ, потому Первосвященник некоторое время смиренно молчал, не поднимая лица. Но потом вспомнил то, что могло оправдать его в глазах высокого гостя, поднял голову и быстро проговорил:

— Свидетели говорят, девица бежала с каким-то мужиком, птичкой сиганувшим через забор высотой в три тарма…

Брови Иерарха мгновенно взлетели вверх, сонливость испарилась как вода с камней пылающего очага. Можно было, конечно, предположить, что свидетели преувеличили, можно было допустить, что беглецы заранее набросили на забор веревку, а люди впотьмах ничего толком не разглядели, и теперь разносят небылицы. Но, скорее всего, у мужика или у охотницы был при себе магический предмет. Или девица зачем-то сильно понадобилась магам.

— А где сейчас схваченные охотники?

— Их перевезли в Адараскан, в темницу, — с очередным поклоном ответил Первосвященник. — Равер посулил выдать нам еще двоих охотников, как только получит от них вести.

— А второй все молчит?

— Молчит, словно у него языка нет. Пока решено держать в темнице обоих, вдруг он передумает и тоже сообщит что-нибудь ценное.

— Раз молчит, значит, что-то знает.

Обронив эту фразу, Иерарх довольно улыбнулся, наметив для себя очередную задачу. Следовало поподробнее переговорить с этими типами. Один определенно трус, раз обещает в обмен на отсрочку казни сведения о себе подобных, а значит, ради возможного помилования поведает все, что знает об этой Тайе из Мироса. В том числе, весьма вероятно, и о том, как она связана с магами.

Да и второй тоже, по всей видимости, молчит неспроста. Наверняка он знает что-то такое, что делает его ценным источником сведений. Не исключено, что он может даже быть связан с магами, и знать что-то о них.

Первосвященник негромко кашлянул, напоминая погрузившемуся в размышления иерарху о своем присутствии. Мааран поднял на хозяина дома вопросительный взгляд.

— Дозволено ли мне будет поинтересоваться у Вашего Священства, что заставляет Вас уделять столь пристальное внимание каким-то охотникам?

Иерарх улыбнулся.

— Охотники дают людям ложную надежду на то, что нашествие нежити это не наказание за неподобающую жизнь, а какие-то там последствия исчезновения Хранительницы и остальных магов. Они распространяют ненужные нам слухи, и народ слушает их, потому что они действительно способны убивать нежить, избавляя от нее, пусть и на короткое время. Поэтому наша главная миссия и первоочередная задача — при всякой возможности уничтожать демонопоклонников, проявляя к этому делу всяческое усердие и рвение, — важно проговорил он.

Первосвященник низко поклонился:

— Мудрость Вашего Священства поистине велика.

— Я стараюсь по мере моих скромных сил. Милостью Величайшего, покамест мне это удается. А теперь проводите меня в покои, я хотел бы как следует отдохнуть перед осмотром монастыря, — ответствовал Иерарх.

И тут же, опережая распоряжения Первосвященника, махнул рукой:

— Не тревожьте своих слуг. Мира сделает для меня все, что понадобится. На рассвете я буду в Вашем распоряжении.

Молодой Первосвященник долго смотрел вслед удаляющимся гостям. Никогда раньше ему не доводилось разговаривать с Иерархом и видеть его слуг. Он много слышал о том, что Иерархи и Приобщенные всегда держат при себе особую прислугу, которую каким-то жутким образом лишают воли и памяти, чтобы избежать всякого рода измен, но никогда не верил в эти рассказы. Никогда до сегодняшнего дня, вернее, до того момента, когда впервые увидел глаза служанки Миры, которую Иерарх Мааран водил за собой на цепочке.

В отведенной для Иерарха комнате было чисто, а для постели нарочно приготовили новое белье, пахнущее снежной свежестью и богато украшенное тонкой работы кружевом. Мира ловкими, привычными движениями взбила и разложила для господина пышные пуховые подушки.

Опустившись на них, Мааран некстати вспомнил босоногое детство, в котором не ведал ни перин, ни подушек, ни, тем более, кружев. Лавка в крестьянской избе, да лоскутное одеяло, вот и все, что оставалось на его долю в большой семье.

А потом, когда началась война, когда на тихую и мирную не один уже век Великую Равнину накатились с запада орды жестоких захватчиков-людоедов, на его же долю выпало пойти в солдаты. И, уходя из родного дома, он горько жалел о своей злосчастной судьбе. В те минуты, когда за поворотом медленно таяли крыши родной деревни, ему казалось, что на этом всякая жизнь для него закончилась. И невдомек было крестьянскому пареньку, что жизнь его как раз тогда только и начиналась.

После войны он не направился подобно многим домой, не желая возвращаться к каменистым землям родной деревеньки, и не подался в городскую стражу, а пошел прямиком в храмовники. Не потому, что истово веровал. Просто не хотелось ему ни крестьянской полусытой жизни с ее беспросветным каждодневным трудом, ни беспечного и бессмысленного существования стражника, потягивающего выманенное у трактирщика пивко да перекидывающегося солеными шутками с дебелыми вдовушками.