Александр Абердин - Хроники объявленного Апокалипсиса

Валя повеселела и воскликнула:

— Ой, Серёженька, тогда я могу и поздно ночью поехать! Мне главное ведь до дома живой добраться, к моему ребёнку.

Мы нашли на складе всё, что требовалось Вале, включая акваланги, гидрокостюмы для взрослого и для ребёнка лет шести, а также компрессор, сварочные аппараты, автоген и много чего ещё, всего тонны полтора добра, но подвеска у броневика была мощной, так что она сможет доехать до дома. После этого мы провели вместе часов восемь и мне даже стало грустно от того, что я был вынужден расстаться с такой чудесной женщиной. Я хотел было научить Валю стрелять, но она рассмеялась и сказала, что и без того мастер спорта по стендовой стрельбе. В половине второго ночи мы разъехались. Валя в броневике поехала к своему ребёнку в Невель, а я на "Лексусе" вернулся в Москву. На следующий день работы у нас прибавилось. Тот складской комплекс, на котором я без каких-либо помех положил боевиков, оказался настоящим Клондайком и я направил туда почти две с половиной тысячи рабочих и всю необходимую технику. Его стоило укрепить по максимуму ради содержимого, ведь там даже имелось шесть складов с продовольствием, причём по большей части в виде консервов. Попутно мы провели разведку и нашли ещё четыре складских комплекса, которые оказались почти не тронутыми потому, что народ так быстро съехал из Москвы.

Боже! Как же мне было жаль потерянного зря времени. Нет, президент допустил кошмарную ошибку. Ему нужно было заставить учёных сказать, что удар кометы будет не столь ужасен, как они сообщили сначала. Может быть тогда и нам не пришлось бы перестрелять столько сдвинувшихся по фазе людей. Ну, если бы, да, кабы… Так не так, перетакивать было некогда и мы спешили укрепить хотя бы то, что могли, а смогли мы сделать очень много и, как я надеялся, капитально. Во всяком случае в наших убежищах смогло бы поместиться тысяч сорок человек, а это на все восемнадцать тысяч больше, чем осталось в нашем районе и мы стали посылать гонцов в ближайшие районы и народ к нам потянулся. Правда, всех, поначалу, пугало, что ещё за двое суток людей в них закупорят наглухо и им придётся просидеть почти трое суток в бетонных склепах, закрытых толстенными стальными дверями изнутри, а потом ещё им нужно будет запечатать по моему сигналу изнутри все вентиляционные трубы, чтобы их не затопило. Весь расчёт был на то, что отряд из двухсот добровольцев укроется в стальных бункерах, набившись в них немилосердно. Чтобы не задохнуться, в каждый бункер, а их было пять, мы брали с собой по четыре баллона кислорода.

В железобетонных убежищах было намного просторнее и туда люди брали с собой несколько сотен немецких овчарок, коз, овец, свиней и даже коров. Впрочем, для домашнего скота мы подготовили отдельное убежище, в которое, однако, должны войти и люди. Кошек, а вместе с ними всяких птиц, включая воробьёв, голубей и всяких там ворон, люди брали с собой в убежища. Попутно мы построили убежища для тяжелой техники — бульдозеров, тягачей и экскаваторов, и автомобилей, заготовив для них почти триста тысяч тонн топлива, не говоря уже о том, что крепко принайтовали к сваям, вбитым в землю, добрых пятнадцать тысяч контейнеров, обшитых стальными листами, да, ещё и укреплённых бетоном. В них мы заложили инструмент, ручные машины, оружие, боеприпасы, строительные и отделочные материалы и всё, что нам обязательно пригодится, если мы сумеем пережить грядущую катастрофу. Если этого не сделать, то нам придётся жить, как в каменном веке, только во стократ хуже. Не знаю, сохранится ли хоть что-то из того, что было посеяно людьми не смотря на грядущую катастрофу, но я, объездив всю Москву, собрал тонн пятьсот самых разных семян, включая такую экзотику, как семена картофеля. Он, оказывается, размножался и так, вот только в первый год картошка будет некрупной.

За три дня до катастрофы я приказал всем прекратить работы и начать забираться в убежища, чтобы потом никто не метался, не зная, куда ему деться. Как-то так случилось, что я в эти тяжелые времена стал кем-то вроде военного коменданта не только нашего района, но и соседних, включая две промзоны, и потому чуть что, все тут же бежали ко мне. Сам виноват, наверное. Сидел бы молча и нашлись бы другие начальники. В общем я, сам того совершенно не желая, стал Батей для добрых сорока трёх тысяч человек, если верить спискам. Чуть ли не каждый час я мысленно восклицал: — "Господи, ну, сделай же ты так, чтобы никто из них не погиб! Ведь они все поверили мне." Между прочим, просидев в лесу дня три на одной коре и хвое, к нам приплёлся тот поп, отец Евлампий, благодаря которому я встретился с Валей, и, разыскав почему-то меня, попросил разрешения встать в строй и взять в руки лопату или кирку. Всё, настал день закрытия дверей и я поехал объезжать наш укрепрайон. Боже, как же мне было тяжело улыбаться людям и подбадривать их, ведь я сам не верил в то, что мы сможем пережить эту катастрофу.

Поехал я по району на открытом джипе и со мной напросился в поездку отец Евлампий. Подумав, я возражать не стал. Дома, конечно, после того, как мы укрепили их стены в нижней части, поместив их в железобетонные "подстаканники" полутораметровой толщины, стали выглядеть страшновато. Нам очень сильно повезло в том, что на металлобазе нашлось до чёрта стального листа толщиной в пять миллиметров, из которого мы варили опалубку и потом её не снимали. На четырёхэтажках мы облицевали стальными листами сантиметровой толщины даже крыши. Борис Викторович, мой главный прораб, а он мужик знающий, сказал, что с теми присадками, которые мы добавляли в бетон, а также тому, что цемента в него сыпали столько, сколько нужно, он всего за пять суток наберёт прочность в семьдесят процентов. Пять дней и стали тем временным отрезком, после которого бетонные работы уже не производились. К счастью все убежища для людей и домашнего скота мы успели закончить за неделю до катастрофы и недоделанными остались всего несколько складов. Ну, ничего не поделаешь, значит не судьба. Что-то точно унесёт волной, но что-то же она и принесёт с собой. Лишь бы не какую-то опасную дрянь, типа корабля с токсичными отходами.

Земля и Солнце, напоследок, словно понимая, какие испытания нас ждут уже в самом ближайшем будущем, устроили самый настоящий праздник весны. Деревья радовали всех зелёной листвой, трава вымахала за два месяца выше моих берцев и тепло было, как в середине лета. Даже ночью температура не опускалась ниже двадцати градусов, а днём было под тридцать. На фоне синего, безоблачного неба верхние этажи двадцатичетырёхэтажных домов, построенных всего каких-то восемь лет назад, были очень красивыми и нарядными, не то что их нижняя часть, облицованная сталью, местами ржавой, и обильно заляпанная бетоном. Подъехав к домам поближе, я увидел очень неприятную и больно резанувшую меня по сердцу картину. В то время, как все люди молча входили в ближайший дом через блиндированные люки, от него шла по направлению к парку довольно большая группа пожилых мужчин и женщин. Мало кто из них работал весь прошедший месяц, кроме некоторых дедов, ещё способных сидеть за рулём автомобиля. Нарядившись, как на праздник, они шли к парку вслед за стариком-гармонистом. Свернув на газон, я быстро подкатил к ним и преградил дорогу. О том, что они надумали сделать, мне даже гадать не пришлось и потому, остановив машину, я выскочил из джипа, встал перед ними широко раскинув руки, и громким, командирским голосом рявкнул: