Жан-Луи Фетжен - Ночь эльфов

Эльфам пришлось научиться жить за пределами лесов. Некоторые ушли на болота, граничащие с землями монстров. Другие, которых называли зелеными эльфами, жили на самой границе леса, недалеко от людей. Те, кого впоследствии стали называть эльфами Гавани, объединившись с людьми дюн, вышли к морю.

От старых эльфийских владений остался лишь один большой лес – единственный, за который они готовы были сражаться,– простирающийся вокруг рощи семи священных деревьев. Люди называли его Элианд, не зная, что сами эльфы раньше называли так все древние леса, а имя этого было Броселианд – «сердце Элианда». Здесь продолжали жить Высокие эльфы, и Ллиэн была их королевой.

День почти угас, когда Ллиэн, поддерживаемая Блодевез, вышла к опушке, за которой начинался город. Мягкий оранжевый свет падал сквозь листья, и в нем танцевали клубы пыльцы. Ллиэн улыбнулась, увидев, что на деревьях развешаны гирлянды из цветов и листьев в честь новорожденной, и крепче прижала Рианнон к груди. Эльфы молча склонялись перед ними, иногда чертя в воздухе руны, приносящие счастье, – Оферлеоф аэтелинг беарн, а потом следовали за Ллиэн: постепенно образовалась целая процессия, скользившая между деревьями эльфийского города неслышными шагами – так, что даже птицы не прекращали петь.

Ллиэн замедлила шаги. Грудь у нее сдавило, дыхание перехватило от нахлынувших чувств. Здесь было так спокойно… Ее предки называли это место Каэр Сидхи – «Град покоя», и это полузабытое имя как нельзя более подходило ему сейчас. Губы Ллиэн задрожали, горло сжалось. Она глубоко вздохнула, пытаясь унять тревогу, и отбросила длинные черные волосы назад. В глазах у нее блестели слезы. Рианнон спала у нее на руках, наполовину закрыв лицо пухлыми ручками. Слишком круглое, слишком розовое личико… Ллэндон все поймет с первого взгляда.

Она снова пошла дальше, пытаясь улыбаться, словно бы каждый шаг не приближал ее к позору и изгнанию из Элиандского леса, который она так любила. Блодевез незаметно отстранилась от королевы, и теперь тонкие белые руки целительницы лишь слегка касались ее одежды, будто руки призрака. Чуть качнув бедрами, Ллиэн полностью освободилась.

Так будет лучше. Пусть она останется с Ллэндоном один на один. Пусть никто не увидит, как черты его лица исказятся при виде этого ребенка, не заметит сомнения и печали в его глазах.

Солнце опустилось за лесом, золотя самые высокие кроны, и внизу разлился мягкий сумрак. Ллиэн слегка приободрилась, хотя в темноте эльфы с их острым зрением чувствовали себя почти так же, как днем. Ребенок захныкал во сне и задергал ручками. На губах выступили пузырьки слюны. Ллиэн приостановилась, наблюдая за чередованием гримасок на лице дочери – забавное выражение сменялось серьезным, как будто эта работа требовала полной сосредоточенности. Потом Ллиэн подняла дочь к своему лицу и прошептала ей на ухо несколько успокаивающих слов, с наслаждением вдыхая младенческий запах и гладя нежную щечку.

– Ты покажешь мне ее?

Ллиэн невольно вздрогнула. Ллэндон стоял рядом с ней. Он протянул к ней руки, но его глаза не улыбались. Конечно же, он знал… Как она могла подумать, что он позволит себя обмануть? Король Высоких эльфов чуть приподнял ткань, закрывающую лицо Рианнон. Несмотря на привычную для него сдержанность, Ллэндон быстро отстранился, увидев ребенка, и его лицо омрачилось. Он прижал руку к горлу, испытывая то же ощущение, что раньше охватило друидесс на поляне,– то же давящее чувство, что и сама Ллиэн некогда испытала, впервые увидев Мирддина. Глаза короля, на мгновение расширившись, остановились на королеве с выражением такого недоумения, что сердце Ллиэн снова оборвалось. Она протянула руку, чтобы погладить его по щеке, но он отшатнулся, словно она собиралась ударить его.

Жестом, слишком резким для того, чтобы показаться естественным его подданным, Ллэндон взял ребенка из рук жены и тщательно закрыл его личико тканью. Затем, подойдя к группе знатных эльфов, он не глядя протянул ребенка Гвидиону, верховному друиду, чтобы тот благословил его. Потом скрылся вместе с Рианнон в шалаше.

Болдуин вот уже несколько столетий чувствовал себя старым. Он правил Красной Горой двести тридцать лет, и это был большой срок, даже для гнома… Он был королем еще до того, как началась война с монстрами, когда еще не родился на свет отец короля Пеллегуна – так давно, что ему уже начинало казаться, что он жил от начала времен… Но его царствование закончилось крахом. Гномы отвернулись от богини, и богиня забрала у них Каледвх, «Меч грома», их талисман. Его подданные погибли за то, что забыли о ней. Погибли из-за своей гордыни, из-за своего безумного тщеславия, пожелав жить без богов.

И в этом была его вина.

Вокруг него раздавались крики и стоны, но король ничего не слышал. Густая борода и нахмуренные седые брови почти скрывали его лицо. Он смотрел на своих воинов, точнее, на тех, кто уцелел. Их всклокоченные бороды почернели от засохшей крови, потемневшие глаза смотрели в пустоту, все еще расширенные от ужаса, который им пришлось пережить. Кожаные доспехи, подбитые медными гвоздями, были перепачканы землей – должно быть, они вжимались в нее, стеная от ужаса под ливнем стрел. У Красной Горы больше не осталось чести. Честь гномов осталась там, на поле битвы…

Король опустил взгляд, словно придавленный к земле бременем стыда и скорби. Потом поискал глазами двух рыцарей, которые нашли убежище у Красной Горы.

– Мессир Ульфин!

Старый Болдуин поднял тяжелую руку и сделал более рослому из них знак приблизиться. Тот заколебался, искоса бросил взгляд на своего товарища, потом приблизился к королю, позвякивая оружием и задевая по пути вооруженных гномов, которые неохотно расступались. Каковы бы ни были услуги, оказанные им королю гномов, Ульфин все же оставался человеком, более того – одним из двенадцати рыцарей короля Пеллегуна, и само его присутствие было для гномов почти невыносимо.

– Ульфин, мой друг, пришло нам время расстаться, – сказал Болдуин, пожимая обе руки рыцарю, вставшему перед ним на колени. – Когда ты помог мне бежать из Лота, в ту ужасную ночь резни, ты спас мне жизнь. Но сейчас, видишь, эта резня продолжается здесь. И твою жизнь я тебе возвращаю. Нет никакой славы в том, чтобы здесь умереть.

– Сир…

– Нет, нет… Пусть будет так.

Болдуин поискал глазами другого рыцаря и слегка кивнул в его сторону.

– Видишь, он, в конце концов, оказался прав.

Ульфин проследил за его взглядом. Человек, возвышавшийся над толпой гномов, отличался от простого всадника горделивой статью и длинным мечом, висевшим у него на боку. Его длинные каштановые волосы были заплетены в многочисленные косички, лицо выбрито, в отличие от Ульфина и большинства остальных. Он был одет в простую зеленую тунику и длинную кожаную кольчугу, похожую на эльфийскую, доходившую ему почти до щиколоток. В таком виде он скорее походил на кузнеца, чем на воина. Он был молод, но глаза, казалось, принадлежали столетнему старику. Его лицо от уха до подбородка рассекал длинный шрам, еще свежий. Болдуин чуть помедлил, потом все же сделал и ему знак подойти.