Святослав Логинов - Земные пути

— Мы его тоже меж собой Парпляком зовём, — признался Ист. — Только он рассказывал, будто учился наукам не здесь, а в Индии, в храме обезьяньего царя. Есть такие звери — обезьяны, у нас их не бывает. А над ними главный — Хануман. Там магистр и учился.

— Верно, — кивнул Хийси. — Так и было. Меня в Индии и впрямь Хануманом зовут. Жертвы приносят: молоко, ягоды разные. Много. Только всё нечистое — в тарелках, вазах серебряных. А тут — в лопушке. Жаль, что мало.

— Так можно самому подоить, — подсказал Ист.

— Как? Для этого имя знать надо.

— А как её Торп зовет?

— В том-то и дело, что никак. Корова — и всё.

— Ну так и ты зови коровой.

— Нет, так не выйдет. Просто корова, это чтобы убить и съесть. А чтобы подоить — надо по имени.

Исту было непонятно, в чём именно заключается трудность, однако он добросовестно попытался её разрешить.

— А что, если самим дать имя?

— Это какое же? Имя так просто не бывает, надо, чтобы настоящее было.

— Мы и назовём по-настоящему. Чёрных коров обычно зовут Ночка, рыжих — Зорька. У Торпа корова рыжая — значит, будет Зорька.

— А если бы была пятнистая?

— Тогда — не знаю. Пеструха, наверное. Но ведь она у него рыжая.

— Ну, давай попробуем Зорьку. — Хийси приподнялся. — Посмотрим, что у тебя получится. Чего глазищи вытаращил? Сам придумал, сам и делать будешь. Пошли, что ли…

Они выбрались из берлоги, Хийси полез прямиком сквозь кусты тальника, и через минуту Ист увидел вросшую в землю заимку Торпа. Куда девалось болото, отделявшее хутор от всего остального мира, Ист не понял.

Уже смеркалось, дверь в доме была заперта, а дворовая дверь заложена изнутри накидным брусом.

— Не люблю… — прошептал Хийси, бесшумно открывая запертую дверь.

Корова переминалась во тьме хлева. Хийси подтолкнул Иста вперёд.

— Зорька, Зоренька… — позвал мальчишка. Корова переступила с ноги на ногу и перестала жевать.

— Во что доить будем? — шёпотом спросил Ист.

— Мамку свою ты тоже доил, — ехидно поинтересовался Хайси, — или так управлялся? Вот народец пошёл — у младенцев ума больше, чем у взрослых парней.

Ист припал к вымени, попробовал сосать. Корова, хорошо выдоенная с вечера, молоко не отдавала, но не стала и биться, испуганная незваными гостями.

— На рассвете надо было приходить, — проговорил Ист, оторвавшись от вымени.

— Ничего, — отозвался Хийси. — Всё-таки ты здорово придумал — самому имя дать. Мне такое в голову не вошло. Пошли, а то сейчас хозяйский талисман тебе на голову свалится. — Хийси указал на дырявый камень-громовик, висящий на струнно натянутой верёвке.

Они безмолвно покинули двор, а через пару шагов очутились на знакомой прогалине, откуда Ист так безуспешно пытался уйти.

Хийси одним движением оторвал лошадиную ногу, начал свежевать её, ловко и споро, словно и впрямь у него на концах пальцев красовались медвежьи когти. Дома Хийси вручил Исту кровавый кусок мяса, и мальчик покорно принялся жевать жёсткие волокна. Об огне и приготовлении пищи Ист не стал и заикаться, понимал, что услышит в ответ.

— Лучше бы ты мышку поел. — Хийси удовлетворённо отшвырнул кость и прислонился спиной к земляной стенке. — Мышка мягкая, легко жевать.

— Мышку мне тоже жалко.

— Ну и ну… — Хайси покачал головой. — Откуда только такие, как ты, берутся? Вот чем мне тебя кормить? Орехи ещё не созрели, ягод нет. Ложись спать — утром опять за молоком пойдём.

Ист свернулся калачиком среди палых листьев, удивляясь, что под землёй так сухо и ни единый комар не звенит в воздухе. И, уже засыпая, спросил:

— Дедушка, а как ты в Индию попал? Она же за морем.

— А так же, как и на Торпов хутор, — ответило из темноты. — Он тоже за болотом. Индия недалече, если знать, как идти.

Спалось в лесной норе прекрасно, и, если бы не Хийси, продрых бы Ист до самого рассвета. А так всего-то удалось соснуть часа два, а потом пришлось подниматься и вновь идти к корове.

Насосались молока, вернулись к яме. Ист думал, что Хийси вновь завалится спать — что ещё делать в лесной глуши? — но старик опустился на кочку, подозвал Иста и велел ходить взад-вперёд. Ист, приученный кёнигом и не к такому, добросовестно маршировал, словно новобранец на плацу, потом ходил на руках, стоял на голове и даже пытался чесать ногой нос.

Хийси, изогнувшись немыслимой загогулиной и только что узлом не завязавшись, наблюдал за Истом. Вид у старика был самый серьёзный, и постепенно Ист тоже настроился на серьёзный лад. Особенно после того, как Хийси вдруг поднялся и принялся ощупывать Исту суставы, выворачивать веки и заглядывать в рот, словно торговец, покупающий у черкесов молодого раба. Дело это Исту не понравилось, а Хийси осмотром остался доволен и даже похвалил прежнего хозяина:

— Твой кёниг хоть и отступник от древних правил, а воспитал тебя как надо. А то бы заплыл жирком — так только на обед бы и сгодился.

«Не воспитывал он, а мучил без дела», — хотел возразить Ист, но промолчал, догадываясь, что время шуточек кончилось.

Однако лесной колдун и несказанное слышал и в случае нужды отвечал, словно мыслишка прозвучала вслух.

— Наука — мука, а и без науки — мука. Выбирай, что слаще?

— Наука лучше.

— Ну так слушай. Есть две силы. Одна у тебя в руке, такая сила всем поровну даётся, разницу едва увидать. Другая — в башке. Вот она дается с разбором, да ещё и не всякий умеет её к делу приставить. Тут между двуногими тварями и разница пролегла. Кто может — тот маг, а кому лень — тот людь. Уразумел?

— Я это с пелёнок знаю.

— Тогда вот. Видишь, шишка висит? Захотелось тебе эту шишку добыть. Что делать будешь?

— Швырну палкой и собью.

Хийси зашипел по-кошачьи.

— И думать не смей! Маг шишку должен словом себе в руки скинуть. А человек — на ёлку полезть, в смоле перемазаться, ободраться, с ёлки свалиться, а шишки не получить.

— А почему палкой нельзя?

— Потому что палка — это машина. Простенькая, но оттого самая скверная. Рычаг, снаряд, копьё, ось — называй как хочешь, суть одна. В том и беда, что люди за машины взялись, а для мира есть только один из двух путей — магия или техника. Где машины усиливаются, там волшебство слабеет. Потому и не любят волшебники людей, хотя сами от них происходят.

— А почему же кёниг в доме живёт, ест жареное, ходит одетый?

— Потому что отступник. Зато в нём и силы нет настоящей. Гнилой он внутри. Сам посуди, он же смертный. Лет двести протянет, а там и состарится.

— А ты? — с ужасом спросил Ист.

— А я бессмертный. Меня только убить можно, да и то не вдруг. Что, не ожидал? То-то.