Шарлотта Бронте - Повести Ангрии

Довольно сумбурная речь; впрочем, странный блеск в глазах его милости подсказывал, что здесь не обошлось без действия вина. Итак, оставим Хартфорда расхаживать по комнате и беситься от неутолимой страсти. Достойный представитель аристократии!

Ясным январским вечером луна взошла над синими вершинами Сиднемских холмов и озарила тихую дорогу, ведущую к деревушке Риво. Промерзшая земля искрилась. Хоксклифский лес был тих как могила. Его черный безлистый простор уходил вдаль, разделяя небо и землю четкой зубчатой линией. Серебристо-синюю твердь там и сям пронзали алмазы звезд, и лишь луна, огромная, полная, золотистая, смягчала его холодный оттенок. Упомянутая мною проселочная дорога была совершенно безлюдна. Призрачные сосны и раскидистые старые буки стояли вдоль нее словно часовые Хоксклифа. Дальше она ныряла под темную сень леса, а здесь проходила по старой, выбеленной инеем насыпи под стеной, заросшей плющом и мхом. Алый краешек солнца исчез за горизонтом и последними лучами зажег окна домика на краю Хоксклифского леса. Освещенная луною дорога как раз и вела к нему от Риво кратчайшим путем. И здесь мы с вами помедлим, надеюсь, закутанные в меха, ибо никогда еще столь лютый мороз не сковывал воды Олимпианы.

Вы едва успеваете заметить, как на дороге появляется человеческая фигурка. Она неспешно движется в спокойствии зимнего вечера. Судя по наряду, это кто-то из обитателей домика. Постепенно приближаясь, вы видите стройную молодую женщину с прекрасной осанкой; в ее походке есть что-то величаво-царственное, хотя сама женщина едва ли это осознает: ее ноги так безупречны, что она при всем желании не смогла бы ступать иначе, чем ступает: легко, твердо, прямо. На лице густая вуаль: о его чертах можно только гадать. Но вот женщина скрывается за поворотом.

В тишину врывается цокот копыт. На проселок перед нами вылетает всадник. Лошадиные подковы вышибают искры из кремнистой дороги. Седок мчится во весь опор. Он то и дело привстает в стременах, словно высматривая впереди что-то ускользающие. Вот, увидел! Он безжалостно вонзает шпоры в конские бока. Лошадь и наездник исчезают в вихре.

Молодая женщина, пройдя через железные ворота, вступила в границы хоксклифского поместья. Она остановилась взглянуть на луну, сиявшую сквозь ветви древнего вяза. Ворота отделяла от домика лужайка, и здесь серебристый лунный свет казался золотым. За спиною у женщины раздался грохот копыт, и отчаянный всадник, которого мы видели пять минут назад, вылетел из-за поворота дороги. Он так резко натянул поводья, что лошадь присела на задние ноги.

— Мисс Лори! Добрый вечер! — сказал всадник.

Дама отбросила вуаль, глянула на него и ответила:

— Лорд Хартфорд! Рада вас видеть, милорд. Вы мчались во весь опор; ваша лошадь в мыле. Дурные вести?

— Нет!

— Тогда, полагаю, вы скачете в Адрианополь. Переночуете здесь?

— Если вы меня пригласите — да.

— Если приглашу?! Где же отдыхать на полпути между двумя столицами, если не в этом доме? Вечер холодный, заходите.

Они были уже у двери. Хартфорд спрыгнул с седла. Подбежал слуга, чтобы отвести измученного скакуна в конюшню, а Хартфорд вслед за мисс Лори вошел в дом.

Гостиная, куда она его провела, казалась особенно уютной после стужи зимнего вечера: небольшая, просто обставленная комната с занавесками и подушками зеленого шелка и большим простым зеркалом. Лампада под потолком добавляла свое тихое сияние к более яркому свету от камина, где по случаю мороза жарко полыхал огонь.

Хартфорд огляделся. Он и прежде бывал в гостиной мисс Лори, но никогда — в качестве единственного гостя. До охвативших королевство волнений ему не раз случалось быть одним из членов могущественного трио, собиравшегося в Хоксклифе. Уорнер, Энара и сам Хартфорд нередко стояли у этого очага вкруг диванчика мисс Лори. Сейчас лорд припоминал, как она слушала их разговоры с вдумчивым интересом, к которому не примешивалось и тени женского кокетства. Генерал помнил, как зародилось пламя, пожирающее его теперь: он любовался красотой Мины и тем пылом, с которым она вникала в важные государственные заботы. Она частенько делала для великих людей то, что не смог бы сделать никто другой: хранила их тайны, исполняла их волю без вопросов и возражений. С кротким женским смирением она ждала, пока ей поставят задачу, и уж тогда никто, даже Уорнер, не мог превзойти мисс Лори в упорстве, с каким она эту задачу выполняла.

Сложись судьба Мины иначе, она бы никогда не вмешивалась в такие дела; не вмешивалась она в них и сейчас, только служила. Даже тень интриги не мрачила ее действия. Она рассказывала, что сделала, и спрашивала, что делать дальше; всегда была благодарна за то, что ей доверяют, и за их усердие; другими словами, была предана им телом и душой, ибо верила в их столь же беззаветную преданность общему господину. Эти глубоко конфиденциальные совещания между тремя сановниками и очаровательной сподвижницей породили рыцарское восхищение мистера Уорнера, теплую привязанность генерала Энары и жгучую страсть лорда Хартфорда. Его милость всегда был человеком сильных, плохо сдерживаемых чувств, а в юности (если верить слухам) и несколько беспорядочного образа жизни, однако представления о чести глубоко укоренились в его душе. Будь Мина женой или дочерью его арендатора, генерала бы это не смутило, но в данном случае он терзался мучительным выбором.

Мисс Лори принадлежала герцогу Заморне. Она была его неоспоримой собственностью, точно так же как домик в Риво или Хоксклифский лес, и не мыслила себя в ином качестве. Хартфорд общался с нею исключительно по делам герцога, и она всегда выказывала глубочайшую приверженность интересам своего господина, не оставлявшую места всему остальному в мире. У нее была одна мысль — Заморна, Заморна! Мысль эта вросла в мисс Лори, стала частью ее натуры. Его отлучки, холодность, длительное небрежение не значили ничего. Она не могла отстраниться от герцога, как не могла бы отстраниться от самой себя. Даже когда он ее забывал, Мина не роптала: так верующий не ропщет на божество, когда оно отвращает свой лик, предоставляя смертного временным испытаниям. Казалось, она могла бы жить одной лишь памятью о господине, ничего более не требуя.

Все это Хартфорд знал, как знал то, что Мина ценит его в той мере, в какой считает преданным государю. Ее дружба с генералом держалась на одном стержне: «Мы были соработниками и сострадальцами в общем деле». Так она сама сказала однажды вечером, прощаясь с тремя государственными мужами накануне охватившей Ангрию бури. Хартфорд помнил выражение, с которым мисс Лори произнесла эти слова: как будто бы моля о понимании людей совершенно другого склада ума. Впрочем, не будем об этом больше. Довольно сказать, что Хартфорд, вполне осознавая свое безрассудство, решил все же следовать велению страсти и теперь стоял перед хозяйкой Риво в отчаянной надежде обрести ее благосклонность.