Тимофей Печёрин - Разрушитель магии

Следовало ли из этого, что задумка товарища Ильи по несчастью себя не оправдала? Сам Криницкий, немного подумав, решил, что все-таки нет. Скорее, в этом и заключался нехитрый план замордованного существа, почти утратившего человеческий облик. Сохранить жизнь — даром, что в качестве пленного.

Тем не менее, варварам тоже следовало отдать должное: сдавшихся безоружных людей они убивать не стали и, как видно, даже и не планировали. Притом, что из защитников заставы не пощадили никого. Проходя через башню и двор, Илья успел приметить немало облаченных в доспехи трупов — обезглавленных, порубленных или утыканных стрелами. И ни одного живого.

Некоторые из трупов, как опять-таки не укрылось от глаз Криницкого, успели расстаться с амуницией стараниями деловитых воинов победившей стороны. Последние, ничуточки морально не терзаясь, примеряли на себя кто предметы одежды и доспехи, кто оружие. Спорили, кто-то даже посмеивался над товарищем, коему, к примеру, чужой доспех оказывался великоват.

Лично Илье при этом вспомнился сюжет из одного ток-шоу, которое любила смотреть его бывшая жена. Там у ветерана Великой Отечественной был юный, креативно мыслящий внук, решивший по-особому отметить очередной День Победы. Особость в данном случае заключалась в том, что в праздник внук стянул из шкафа дедов китель с медалями, примерил его, попозировал для фотографии в какую-то социальную сеть да пустил по рукам в компании друзей — с той же целью. А ближе к ночи, снова нарядившись в этот китель, креативный внучек сумел еще соблазнить свою подружку. А после того, как та отдалась ему, запечатлел и ее в кителе с медалями… и больше ни в чем.

В оценке той истории участники шоу, как водится, во мнениях разделились. Одни назвали поступок юнца и поведение его друзей кощунственным. Другие, скрепя сердце, но готовы были признать: уж лучше такое проявление гордости отечеством и героическим прошлым, чем полное историческое беспамятство.

…Во дворе разгромленной заставы Илью и существо в рубище заковали в цепи. После чего несколько поредевшее воинство варваров двинулось в путь, пленников, разумеется, прихватив с собой.

«Всего два невольника, — ворчал предводитель набега, — зато трофеев… железок завались».

С запоздалым удивлением Криницкий заметил, что говорят варвары на том же языке, что и их павшие противники с заставы. То есть, одно из двух: либо портал обучил Илью не одному, а всем местным наречиям, либо язык действительно здесь один на всех. В этом… по всей видимости, другом, новом мире.

Путь из разгромленной, разграбленной, заваленной трупами заставы прошел для Криницкого как в тумане. И успел изрядно вымотать не шибко молодого и непривычного к длительным пешим переходам актера-горожанина, поскольку идти пришлось до самого захода солнца. И возобновить путешествие, едва ночь сменилась робким сероватым рассветом.

На ночном привале вымотанный Илья провалился в глубокий сон, принесший кратковременное забытье… но, увы, без желанного отдохновения. Напротив, полежав несколько часов на земле да в неудобной позе, пленник чувствовал себя так, будто, того гляди, развалится на части. Вдобавок, нестерпимо зудели запястья рук, закованные в кандалы.

Зато бывшему сокамернику Криницкого, похоже, все было нипочем. Вернее, сокамернице. Что это женщина… или девушка, Илья догадался, заметив несколько раз, как та присаживалась по нужде в подвернувшихся у дороги кустиках.

Хорошо еще, что варвары не пожалели на пленников ни воды, ни лепешек из какой-то грубой муки, начавших уже черстветь. Понимали, видимо, что уморить «живые трофеи» голодом и жаждой было бы еще менее разумно, чем прикончить их сразу, еще на заставе.

До поселения варваров добрались лишь ближе к вечеру следующего дня. Окружали поселение ров с водой и частокол… а по другую их сторону обнаружился чуть ли не целый город. Многочисленные постройки, даром, что грубо выстроенные, дым сотен очагов, нестройный хор множества человеческих голосов, стук молотов и топоров, лай собак и блеяние овец — вот с чем столкнулся враз обалдевший Илья, едва перейдя ров по подъемному мосту, служившему одновременно воротами. Кажется, все пять чувств его оказались пленены новыми впечатлениями.

Поселили Криницкого и его соседку по камере в невольничьем бараке — бревенчатом сарае, с окошками до того маленькими, что удрать через них смог бы разве что воробей. В крайнем случае, не самая крупная кошка. Как видно, предназначались эти окна лишь для того, чтобы обеспечить пленникам приток свежего воздуха.

Кроме двух новоприбывших, проживали в бараке еще семь человек — пять мужчин и две женщины. При виде новых соседей Илья внутренне напрягся, ожидая, что придется ему столкнуться со всеми прелестями сосуществования целой толпы посторонних и едва ли счастливых людей в замкнутом пространстве. И особенно в состоянии несвободы и, соответственно, при неотвязном чувстве унижения, за которое, если верить психологам, униженный, уязвленный человек стремится хоть на ком-нибудь, да отыграться.

При таком раскладе соседей, а особенно новичков наверняка ждали и драки — например, за еду или спальное место, и домогательства, и разные вероломства, вплоть даже до подлого и преждевременного умерщвления. Во сне, например.

К счастью, опасения эти не подтвердились. Еды невольникам давали вдосталь, койко-мест в виде соломенных куч или грубо сколоченных топчанов имелось с избытком. Очевидно, барак был рассчитан на куда большее число жильцов. Длительное же пребывание в плену других местных обитателей, прибывших раньше Ильи и его случайной спутницы, привело не столько к их озверению, сколько, напротив, к покорности и какой-то инертности даже. «Овощи», — очень быстро пришел в голову Криницкого подходящий эпитет.

Имелся среди них бойкий веселый лысенький мужичок, утверждавший даже, что лучшей доли он бы себе ни за что не пожелал. Говорил, что всю жизнь расшибался в лепешку, гоняясь то за куском пожирнее, то за жилищем попросторнее, то за бабой покрасивее. Гонялся, суетился. Теперь же, будучи избавленным от забот о хлебе насущном, может и о высоком поразмышлять, о вечном. Насколько соответствовало такое заявление действительности, лично Илья судить не брался. Но и никаких впечатляющих философских откровений сам он из бесед с этим счастливым невольником для себя почему-то не вынес.

Кого-то, наверное, варвары приучали к послушанию, выбивая из них строптивость плетью или палкой. Но вот Криницкого не били ни разу. Как и встреченную им в подвале заставы девчонку — последнюю, кстати, звали Кира.

И уж, разумеется, никого не держали в бараке по двадцать четыре часа в сутки. Напротив, в пределах поселения невольники пользовались почти полной свободой передвижения. Во-первых, сбежать за частокол и ров они не могли. А, во-вторых, варвары были достаточно практичны, чтобы понимать: пленники должны свое содержание окупить — так или иначе. Не то зачем их вообще оставлять в живых?