Торн Стюарт - Влюблённые из Хоарезма

Но они всегда делали одно и то же — по крайней мере, так казалось воинам Конана,— что-то чертили, высчитывали, записывали. По-настоящему интересно было только во второй день, когда бледный от волнения Амаль одну за другой забил обсидиановым ножом трех куриц — белую на столе белого мрамора, черную — на черном, а пеструю — на столе из сетчатой яшмы. Вознеся все полагающиеся молитвы, гадальщики аккуратно изъяли из трех куриц потроха и разложили их на серебряных подносах.

Во внимание принималось решительно все — и степень разлития желчи, и цвет свернувшейся крови, и остатки пищи в желудках. О чем бы ни говорил внешний вид внутренностей, страну, как видно, ждало благоденствие, потому что в желудке белой курицы было обнаружено крупное жемчужное зерно. Это было, разумеется, истолковано как добрый знак, хотя жемчужина вероятнее всего попала в желудок не волшебным, а самым обычным образом: просто выпала из ожерелья Фейры, была найдена разгуливающей по двору птицей и склевана — всем известно, что курица от жадности склюет и камень, лишь бы пролез в глотку.

Вечером того дня, сидя после ужина на веранде, Конан спросил у Магриба, а что если Фейра просто вычищала жемчуг, и зернышки вышли не все. Значит, это случайность, а не знак свыше.

— Сын мой,— ответил Магриб ибн Рудаз,— неисповедимы пути бога. Случайностей в этом мире так мало. Я разумею, настоящих случайностей, ни к чему не ведущих пустяков. Предположим, девушка и в самом деле чистила ожерелье. Случайно то, что Фейра выбрала именно эту курицу, чтобы скормить ей жемчуг, дабы он посветлел, пройдя через желудок птицы; случайно то, что одна жемчужина осталась; случайно выбрал эту птицу из пяти таких же белоснежных куриц Амаль. Но, собравшись все вместе в канун Праздника Откровения, эти случайности породили знак, и так всегда происходит в нашем полном случайностей мире. Учись постигать большое в малом, Конан, и тебе откроется многое.

Ун-баши, как начальнику, а значит, не просто солдату, а почетному гостю, полагалась отдельная комната в доме. Но Конан предпочел поселиться вместе со своими ребятами.

Общество многомудрых и велеречивых старцев утомляло его. Но после ужина, когда на огромной, в полдома, веранде зажигались лампы, а в небе загорались яркие алмазы звезд, Конан присоединялся к ученому обществу — послушать Магриба.

Обычно ему удавалось, отсев поодаль от остальных, единолично завладеть вниманием придворного звездочета.

И тогда они вели долгие и поучительные для обоих беседы. Конан в свои двадцать с небольшим лет успел обойти почти весь северо-запад континента, был гладиатором в Халоге, столице Гипербореи, затем долго жил в Заморе, где прославился как самый искусный вор своего времени. Затем был наемником в Зингаре, контрабандистом исходил весь Вилайет, побывал в Бритунии и Вендии. Магриб не уставал расспрашивать юного воина об этих далеких странах, об их городах и малых поселениях, людских обычаях и нравах, о битвах и победных пирах, в которых Конан принимал участие.

Такие беседы вели они еще на пути к Хоарезму, у ночных костров, ибо ученый старец в силу возраста спал мало, а Конан в силу должности — еще меньше. Киммериец никогда не знал за собою дара красноречия, но благородный Магриб умел не только рассказывать, но и расспрашивать. Делал это так ловко и слушал так внимательно, что хотелось говорить еще и еще…

Сам звездочет редко покидал пределы Турана, но все же совершил несколько больших путешествий — в основном, на юго-восток. Но большая часть его знаний была почерпнута из книг, а не из личного опыта. И сколько же он их прочел, дивился Конан, слушая рассказы мудреца. О путешествиях к краю земли, в которые уходили многие, а возвращались единицы, и, вернувшись, уже никогда не могли жить на одном месте и, в конце концов, пропадали без вести в дальних морях и нехоженых землях, что лежат к югу и востоку от хайборийских королевств. О подвигах и войнах древности, что записаны в длинные свитки и хранятся в медных сундуках в сокровищнице Повелителя Турана уже много веков, и каждый век прибавляет новый свиток. О целебных травах, что растут в непроходимых лесах северо-востока и в долинах Ильбарских гор. Одна из таких трав цветет раз в год и, сорванная во время цветения, открывает счастливцу все, что таится под землей, будь это клад или целебный источник. Другая затягивает и исцеляет любые, даже самые страшные раны, а настой из нее, употребляемый ежедневно, удлиняет жизнь. Третья, растертая в порошок и смешанная с салом онагры, открывает видение потустороннего мира, но такое видение еще никому не приносило счастья…

Рассказывал Магриб и о сестрах небесного свода, каждую из которых он знал по имени, мог сказать, в какое время года ярче всего сияет та или иная звезда, каким богам и героям посвящены созвездия и почему.

Конан, никогда раньше не слышавший туранских сказаний, затаив дыхание, слушал, как Небесный Охотник добыл себе меч и волшебных Псов и победил Дракона-смерча, пожиравшего один город за другим, не щадившего ни стариков, ни детей. И Охотник, и Псы были вознесены за этот подвиг на небо, а Дракон с той поры все пытается насытиться, но не находит ничего в бескрайних просторах ночи и в ярости грызет серебряный диск луны. Четырнадцать дней от полнолуния гложет он ее, а на пятнадцатый приходит Охотник и заставляет Дракона еще четырнадцать дней собирать ее вновь кусочек за кусочком.

Конечно, киммериец понимал, что это не более чем сказка, но Магриб умел и простую сказку рассказать так, словно в ней одной заключалась вся истина Мира.

Лампа чадила и мигала, в кальяне звездочета тихо булькала ароматная розовая вода, а он говорил и говорил и его темные глаза светились нездешним светом сквозь клубы голубоватого дыма.

Так они беседовали и в вечер третьего дня гадания; Магриб рассказывал об одном юноше, в стародавние времена жившем на берегу моря Вилайет. На другой стороне моря жила прекрасная принцесса, которой было предсказано выйти замуж за простолюдина. Отец, чтобы избежать незавидной судьбы, запер дочь в высокой башне. Тогда юноша смастерил себе крылья и, перелетев через море, унес возлюбленную. Конан, с интересом выслушав эту уж совсем неправдоподобную легенду, подавил мечтательный вздох и пожал плечами:

— Что проку в этих сказках про крылья из орлиных перьев и муравьиной слюны? Человек не может летать, зачем же обещать ему несбыточное?

— Не может?— улыбнулся Магриб.— Почему ты так уверен в этом, сын мой?

— Но я никогда…— начал, было, Конан и осекся под взглядом темных глаз мудреца, на дне которых он ясно видел затаившийся смех.

— Да, я уже понял, что ты хочешь мне сказать. Но никогда не говори «нет» только потому, что чего-то не видел.