Орсон Кард - Отец камня

И вот теперь он сам, по доброй воле, просится в услужение. Только он, подобно этой девушке, собирался стать свободным слугой и… — как там она говорила? — время от времени получать монету-другую.

— Если ты уронишь кувшин, меня за это побьют, хоть я и свободная, — предостерегла девушка, — И платить за то, что ты его донесешь, я не стану — у меня нет лишних денег. И про поцелуи тоже думать забудь, если вдруг у тебя появится такая мысль.

— Что? — переспросил огорошенный Ручеек.

— Если вдруг у тебя появится мысль насчет поцелуев, — повторила девушка, — Ты же считаешь, что уже не ребенок.

— Я не… с чего вдруг у меня должна появиться такая мысль?

Девушка нехорошо прищурилась.

— Ты, никак, и теперь скажешь, что на самом деле не гордый? — поинтересовалась она.

— Я вовсе не имел в виду…

Ручеек, отчаявшись объяснить, что он имел в виду, достал кувшин из воды. Сосуд оказался тяжелым. В Фарзибеке никто не пользовался такими огромными кувшинами — отчасти потому, что до источников везде было недалеко, а также потому, что ни в каком доме не требовалось столько воды. Да и кто бы управился с такой громадиной?

Ручеек прижал кувшин к животу. Девушка критически на него посмотрела.

— Перехвати его спереди пониже… вот так… нет, еще ниже. Возьми его под край. Да, сойдет. Смотри, чтобы он не выскользнул и не грохнулся тебе на ноги.

— Может, мне его поставить на голову? — предложил Ручеек.

— Так можно нести корзину с перьями, но у тебя шея не выдержит, если взгромоздишь на нее такой кувшин. Сначала шее конец придет, потом кувшину.

— Может, мы пойдем, а? — взмолился Ручеек, — Долго я его так не продержу.

Противная тетка, которая толкнула Ручейка, а потом грозила ему, задержалась посплетничать с другими женщинами. Теперь же, увидев Ручейка с кувшином, она крикнула девушке-служанке:

— Эй, Жаворонок! Ты что, не знаешь: лорденыши добиваются, чего им надо, а потом удирают?

— Они удирают только от тебя, Везера! — весело ответила Жаворонок.

— Не понимаю, как, по ее мнению, я должен убежать с такой тяжестью? — пробормотал Ручеек.

Жаворонок расхохоталась.

— Ты, никак, и вправду только-только из деревни!

— А что? Что я такого сказал?

— Нет-нет, ничего. По-моему, это очень мило, что ты ничего такого не думаешь. Ты же и вправду ничего такого не думаешь, да? И даже не потому, что ты еще слишком молод. Теперь ты знаешь, как меня зовут. А как твое имя? Надо же мне его знать, раз уж придется представлять тебя Демвуру.

— Ручеек.

— Это потому, что ты в детстве постоянно писался? — полюбопытствовала Жаворонок. — Или у вас в роду были водяные маги?

— Я себе имя не выбирал. — Ручеек был смущен и несколько рассержен, — И там, где я жил, никто надо мной из-за него не насмехался.

— Вовсе я не смеюсь! — воскликнула Жаворонок, — Простоя никогда… обычно такие имена берут люди, когда идут на службу к Йеггату. Еще так называют своих детей водяные маги.

— В Фарзибеке у половины детей водяные имена, — сообщил Ручеек, — Это значит, что их родители — водяной народ.

— У тебя хорошее имя. Просто в Митерхоуме принято называть детей более древними именами, или торговыми, или в честь какой-нибудь добродетели. Впрочем, я сама не местная — моя семья живет на ферме, к северо-востоку отсюда. Меня назвали в честь одной луговой птички — матери всегда нравилось, как та поет. Так что и тебя могли назвать в честь ручья, и ничего зазорного в этом нет. Я просто удивилась.

— Тогда давай договоримся никогда больше не смеяться друг над другом, — предложил Ручеек, — Если какие-то слова будут походить на насмешку, мы с тобой будем знать, что никто из нас не хотел ничего плохого.

— Если Демвур возьмет тебя на работу — что вряд ли — и если мы с тобой будем после этого видеться — что тоже вряд ли, — тогда да, я согласна.

— Спасибо.

— Во всяком случае, не смеяться над твоим лицом, — добавила Жаворонок и улыбнулась, по ее улыбке было ясно, что она и вправду не имела в виду ничего плохого.

«Придется мне прятать лицо, — подумал Ручеек, — и скрывать имя. Лицо кажется людям оскорбительным, имя — нелепым. Подумать только: мне пришлось проделать такой долгий путь, чтобы узнать об этом!»

Некоторое время они шли молча. Потом Ручеек, не удержавшись, спросил:

— А что не так с моим лицом?

— Ничего, — ответила Жаворонок. — Ты не красавец, но и не урод.

— А почему ты сказала, что у меня гордый вид?

— В целом. Из-за выражения.

— А что не так с выражением?

— Не знаю, — раздраженно бросила Жаворонок, — Просто у тебя вид такой — как у статуи.

— А что такое статуя?

— Как бы тебе объяснить… Статую делают из камня, металла или глины. Она изображает человеческое лицо — только оно не шевелится и всегда остается одинаковым.

— Мое лицо шевелится. Я разговариваю, улыбаюсь, смотрю в разные стороны, киваю.

— Сейчас же перестань это делать, а то уронишь кувшин!

— Тебе обязательно нужно было наполнять его до краев?

— Может, отдашь его мне? Я понесу.

Чтоб девчонка несла то, что не может дотащить он?!

— Я сам.

— Хочешь знать, что не так с твоим лицом? Вот прямо сейчас ты злишься на меня — за то, что я налила в кувшин так много воды, и за то, что предложила забрать его у тебя. Но это на твоем лице не отражается. Ты шевелишь губами, смотришь в разные стороны, но никак не проявляешь того, о чем думаешь, поэтому кажется, что ты считаешь себя лучше меня, и я тебе настолько безразлична, что ты вообще никаких эмоций не испытываешь.

— Я вправду злюсь. Если по лицу этого не видно — что я могу сделать?

— Вот сейчас ты тоже злишься — и этого опять же не видно.

Ручеек скорчил страшную гримасу.

— А теперь?

— Теперь ты выглядишь как урод. Но все равно такое впечатление, будто на самом деле ты этого не имеешь в виду.

Узнать о себе такое — да, это поразило Ручейка.

— Почему же мне никто никогда об этом не говорил?

— Может, они думали, что ты очень гордый и терпеть их не можешь, а тогда какой смысл?

— А почему же ты мне все объяснила?

— Потому что я видела, как Везера сшибла тебя наземь, и понятно было, что тебе плохо и ты хочешь пить. Но лицо у тебя было гордое, и я решила, что ты мужественный. Ты же утверждаешь, что вовсе не гордый, и получается, наверное, что не мужественный, так что… нет, мы договаривались не насмехаться… Я тебе верю. Верю, что это от тебя не зависит. Но знаешь, чем тут можно помочь? Не поднимай головы. Тогда у тебя будет смиренный вид. И станет не так заметно, что лицо у тебя неподвижное. Людям уже не будет хотеться дать тебе по шее.