Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 20

Внезапно откуда ни возьмись появился Доннер или Блицен, а может быть, еще какой-то их братец, и, припадая на лапы, пошел за мной по холлу, нюхая мои следы. Я попробовал расположить собачку к себе, но это было все равно что улыбаться полицейскому, когда тот задерживает тебя на шоссе за превышение скорости. По дороге я заглянул и в другие комнаты — просто комнаты, обычные и совершенно безобидные.

Итак, я вошел в библиотеку, где снова уперся взглядом в Африку на гигантском глобусе. Дверь за собой я закрыл, оставив собак в коридоре, и прошелся вдоль полок, разглядывая корешки и читая названия книг.

Большая часть из них была по истории, во всяком случае мне так показалось. Много было также книг по искусству — большие, дорогие альбомы. Некоторые я полистал. Обычно самые лучшие мысли приходят в голову, когда думаешь вроде бы о чем-то совсем другом.

А размышлял я о возможных источниках явного богатства Флоры. Если мы родственники, то не должно ли это означать, что и я тоже некоторым образом довольно состоятельный человек? Интересно было бы узнать поточнее, каковы мой социальный статус и профессия, а также — откуда я родом. У меня было смутное ощущение, что проблемы денег для меня не существовало: их всегда предостаточно, чтобы удовлетворять любые мои запросы. Неужели и у меня был такой же большой дом? Я не помнил.

Чем же все-таки я занимался раньше?

Сидя за столом, я сосредоточенно пытался хоть что-нибудь вспомнить. Нелегко копаться в собственной памяти, как в чужом сундуке. Может быть, именно поэтому я и не мог ничего оттуда выудить. Что твое, то твое. Это как бы часть тебя самого, и совершенно невозможно смотреть со стороны на то, что находится где-то у тебя внутри. В том-то все и дело.

Может быть, я врач? Мысль пришла мне в голову, когда я рассматривал анатомические наброски Леонардо да Винчи. Невольно я начал вспоминать различные стадии хирургических операций и понял, что в прошлом не раз оперировал людей.

Но это явно было не главное. Мое прежнее отношение к медицине, безусловно, являлось частью чего-то большего. Я почему-то знал, что никогда по-настоящему не практиковал как врач, как хирург. Но чем же я тогда занимался? И в какой области?

Внезапно мое внимание привлекла сабля.

Сидя за столом, я имел возможность обозревать всю комнату и на дальней стене, среди прочих вещей заметил старинную кавалерийскую саблю, которая в первый раз почему-то не попалась мне на глаза. Я подошел к ней и взял ее в руки.

Она была в ужасно запущенном состоянии. Я даже поцокал языком от возмущения. Чтобы привести ее в должный вид, прежде всего требовался точильный брусок и масло. Я явно кое-что понимал в старинном оружии, особенно что касалось клинков.

Сабля была довольно легкой и хорошо лежала в руке, создавая ощущение свободы и уверенности. Я встал в позицию, парировал воображаемый выпад, нанес несколько рубящих ударов… Да, меня, безусловно, учили обращаться с нею.

Так каково же оно, мое прошлое?

Я вновь огляделся вокруг, надеясь еще на какую-нибудь зацепку. Но остальные вещи молчали.

Я повесил клинок обратно, вернулся к столу и, усевшись в кресло, решил осмотреть ящики.

Начал я со среднего, затем, ящик за ящиком, осмотрел левую тумбу и, наконец, правую.

Бумага, конверты, почтовые марки, скрепки, огрызки карандашей, ластики — всякая чепуха.

Тогда я вынул из стола все ящики один за другим и, по очереди ставя себе на колени, начал копаться в каждом. Это я тоже умел — производить обыск. Интересный я прошел курс наук.

А еще память подсказывала мне, что надо исследовать и сами тумбы. Изнутри.

Вот тут-то и обнаружилось то, что сначала ускользнуло от моего внимания: верхний ящик правой тумбы был не таким глубоким, как остальные. Я заглянул внутрь и увидел что-то вроде небольшой коробки, прикрепленной снизу к крышке стола.

Это тоже оказалось выдвижным ящиком, маленьким и запертым на замок.

Я поковырялся в замке скрепкой, потом булавкой и уже через минуту выдвинул ящичек с помощью рожка для обуви, который нашел там же, в столе. И обнаружил колоду игральных карт.

То, что было изображено на рубашке верхней карты, буквально сразило меня. Весь покрывшись испариной и едва дыша, я так и застыл — у стола на коленях.

Это был вставший на дыбы белый единорог на зеленом поле, обращенный вправо.

Он был мне до боли знаком, хотя я не мог сказать, где видел его прежде.

Перевернув колоду, я стал рассматривать карты. Некоторые карты были самыми обычными — валеты, дамы с веерами, короли с мечами, скипетрами, кубками. Но некоторые карты были совершенно ни на что не похожи!

Я поставил на место все ящики, стараясь не защелкнуть замок на секретном. Потом продолжил изучение колоды.

Изображения почти как живые: люди на странных картах, похоже, готовы шагнуть ко мне, прорвав блестящую оболочку. Сами карты холодные, гладкие и приятные на ощупь.

Внезапно я вспомнил, что и у меня когда-то были точно такие же карты. И принялся раскладывать их на столе.

На одной был изображен остроносый смеющийся человечек с коварным и хитрым лицом и целой копной волос соломенного цвета. Костюм человечка напоминал эпоху Возрождения — яркое сочетание оранжевого, красного и коричневого: длинные штаны в обтяжку и тесно прилегающий расшитый дублет. Я узнал его. Это был Рэндом.

Со следующей карты на меня равнодушно смотрел Джулиан. Длинные черные волосы и голубые, ко всему безразличные глаза. Он был с ног до головы в белых доспехах — не серебристых и как бы вообще не из металла, но словно покрытых эмалью. Однако я знал, что это очень прочные доспехи, способные выдержать самый мощный удар меча, несмотря на кажущуюся декоративность и явную изысканность. Именно этого человека я когда-то обыграл в его любимую игру, за что он и запустил в меня стаканом с вином. Я хорошо знал его и от всей души ненавидел.

Затем возникло смуглое лицо, черные глаза. Кейн, одет в черный с зеленым отливом атлас. Темная шляпа-треуголка лихо сдвинута на один бок. Длинный зеленый плюмаж спускался ему на спину. Он как бы повернулся ко мне боком, лихо подбоченясь. Носки его сапожек загибались вверх. На поясе висел украшенный изумрудами кинжал. Этот человек вызывал у меня двойственные чувства.

Следующим был Эрик. Красавец, что ни говори. Волосы иссиня-черные, как вороново крыло, борода кудрявая, вечно улыбающийся сочный рот. Обычная кожаная куртка и кожаные штаны, простой плащ и высокие черные сапоги. На широкой красной портупее серебристая сабля, рукоять которой украшена крупным рубином. Капюшон плаща и обшлага куртки тоже отделаны красным. Большие пальцы рук заложены за пояс; руки мощные, крупные. Пара черных перчаток заткнута за ремень справа. Именно он — я был в этом уверен — пытался убить меня, подстроив автокатастрофу. Я смотрел на него с некоторым страхом.