Кирилл Шатилов - Торлон

Уил молча сидел, боясь встать и приблизиться к скелету. Покойник как будто отвечал ему тем же. Что-то в облике скелета смущало Уила. Он не сразу сообразил, что именно. Скелет был облачен в рыцарские доспехи. Сверкающие и лишенные даже намека на ржавчину, их словно только что сняли с живого воина и напялили на эту пугающую куклу с зияющими пустотами на месте глаз и носа. Между колен скелета из земли торчал короткий меч с причудливой рукоятью.

Уил перевел дух.

События последних трех дней, как он думал, отучили его удивляться чему бы то ни было. Пробуждение в гробу, сидение над пропастью, переход по выжженному солнцем лесу, предчувствие смерти от жажды, а потом — от огненных объятий пожара и, наконец, упоение льющейся с небес водой довели его до исступления, которое в свою очередь сменилось состоянием необыкновенного покоя и всеприятия. И вот он снова оказался один на один с неразрешимой загадкой судьбы, явившейся ему в образе скелета-воина.

На своем веку Уилу неоднократно приходилось видеть рыцарей, в полном вооружении гарцующих на спинах огромных боевых коней, однако он ни разу не имел возможности осмотреть их доспехи с такого близкого расстояния, да еще и потрогать руками.

При первом же прикосновении позолоченные кольца кольчуги тихо, словно предостерегающе, зазвенели. Уил опасливо отдернул палец. Просвечивавшие сквозь железо кости производили более чем странное впечатление. Верх кольчуги представлял собой капюшон, надетый на череп и накрытый сверху блестящим шлемом тонкой работы. Шлем отдаленно напоминал голову хищной птицы, металлический клюв которой служил защитным щитком для переносицы. Уил привык к тому, что шлемы рыцарей снабжены забралом, иногда закрывающим все лицо вместе с подбородком, однако ему приходилось слышать, что некоторые воины в других странах по-прежнему предпочитают облегченные варианты с одной вертикальной пластиной. По всей видимости, мертвый воин был не англичанином.

Кисти скелета закрывали странного вида перчатки, больше похожие на металлические щитки, неизвестно каким образом крепившиеся к запястьям. Уил осторожно взялся за одну, и она осталась у него в руке. То же самое произошло, когда он попробовал снять железный башмак, доходивший почти до костлявого колена. Чудеса! Чтобы проверить возникшее подозрение, Уил, не дыша, взялся обеими руками за шлем и легко поднял его над безвольно откинувшимся назад черепом. Догадка оказалась верной: между желтой макушкой скелета и кольчужным капюшоном он едва успел заметить горку бурой пыли, которая прямо на его глазах рассыпалась сквозь позолоченные колечки. Уил знал: шлем никогда не надевают прямо на голову, а тем более если под ним капюшон кольчуги. Обычно рыцари сперва надевали пуховую шапочку, а поверх нее еще и полотняный или шелковый чепец. Именно эти шапочка с чепцом и превратились в бурую пыль под шлемом. Означать это могло только одно: труп несчастного воина просидел здесь под деревом так долго, что вся его одежда, сшитая когда-то из дорогих тканей и кожи, обратилась в прах и исчезла. Остался лишь металл, причем совершенно нетронутый временем. Неужели в этих местах и правда не бывает дождей, а если они и случаются, то вся влага сразу же испаряется на солнце, не успевая породить ржавчину? Похоже, то было единственное объяснение. И оно Уилу совершенно не нравилось. Если в мертвом лесу гибнут могучие вооруженные рыцари, на что может рассчитывать бедный торговец шерстью, у которого за душой-то всего одна фляга с дождевой водой?

Продолжая осмотр шлема, Уил убедился, что хозяин его был явно не англичанин. Это подтверждала надпись, выгравированная вдоль всего тонкого обода и больше похожая на примитивный орнамент, элементы которого редко, но с определенной логикой повторялись: ломаная, иногда прерывающаяся линия, там и сям перечеркнутая короткими штрихами, то одиночными, то сдвоенными, со вписанными в ее причудливые изгибы крестиками или такими же короткими, но ни с чем не соприкасающимися штрихами. Кто бы ни гравировал шлем, делал он это отнюдь не по законам красоты. Значит, рассудил Уил, это надпись.

Один из фрагментов выглядел следующим образом:

В родном Уинчестере Уил слыл довольно образованным человеком, он умел не только считать, как того требовало его ремесло, но также читать и писать на английском и даже сносно разумел по-французски, будучи вынужден время от времени общаться с тамошними купцами. Не знал он разве что латыни, однако с латинской вязью рисунок на шлеме Уил едва ли бы спутал. Оставалось лишь предположить, что перед ним язык неведомого ему народа, вероятно, одного из тех, которые, судя по рассказам пилигримов, обитали в превеликом множестве за далекими горами где-то на востоке большой земли. Только вот кто и когда заслал сюда бедного рыцаря, сложившего буйную голову среди мертвого леса, да так, что об этом вторжении молчали местные хроники?

Уила одновременно обуревало столько невнятных вопросов, что он растерялся, не зная, с какого начинать. Ему, к примеру, не приходилось слышать, чтобы рыцари, даже не слишком благородные, передвигались пешком. Между тем нигде поблизости не было видно останков коня или холма, под которым мог бы лежать скелет погибшего животного. Или взять те же кожаные ремни, что исчезли с заклепок на рукавицах вместе с истлевшей рубахой и прочими предметами обычной одежды. Уил помнил, как однажды при нем родственники приора вынимали из склепа останки своего пращура, почившего смертью праведника лет за семьдесят до того самого дня. Покойник превратился в такой же ужасный скелет, однако кожаные сандалии на его костлявых ногах выглядели нетронутыми могильным тленом. Сколько же нужно было просидеть здесь этому скелету, чтобы из всей одежды на нем осталось одно лишь чудесным образом сохранившееся железо? Сто, двести лет? Отчего он умер? От голода и жажды? От жары и истощения? Или его зверски убили? А может быть, тяжело ранили и бросили умирать одного, когда этот лес еще был живым и цветущим?

Уил повертел шлем. Ни вмятин, ни царапин. Только вязь по ободку да филигранная резьба с обоих боков и на затылке в виде развевающихся на ветру перьев. Сам череп, насколько позволяла видеть кольчуга, тоже был цел и невредим. Зато при более внимательном осмотре кольчуги с левой стороны груди открылась едва заметная прореха: что-то со страшной силой разорвало несколько соседних колец. Удар скорее колющий, чем рубящий. Очевидно, беднягу закололи копьем. Или пронзили мечом. Быть может, тем самым, что торчал сейчас из земли и смущал взгляд Уила богатством инкрустированной каменьями рукояти.

Некоторое время Уил даже не мог заставить себя притронуться к ней, так заворожили его мерцающие внутренним светом изумруды и рубины. Или то, что казалось изумрудами и рубинами, поскольку окончательно запутавшийся мозг Уила отказывался что-либо принимать на веру. Тем более что подобного размера изумрудов и рубинов ему не приходилось видеть никогда.