Вадим Кондратьев - Извек

Бледный свет луны высветил ползущий по траве ковёр тумана. Всё, чего касалась тонкая пелена, тут же замирало в сонном оцепенении. Чуткий Ворон не заметил, как копыта скрылись в призрачной дымке, и дремота окутала его, притупив и слух, и обоняние. В кустах сверкнули призрачные огоньки. Мерцая в листве, двинулись ближе и из-под ветвей выступили две мавки. Оглянувшись на кого-то в зарослях, лукаво улыбнулись и приблизились к коню. Погладив дремлющего Ворона, расчесали пальцами густую чёлку, погладили тёплые уши. Похихикивая, заплели на чёрной гриве по косице и глянули на спящего Извека. Перешёптываясь, шагнули к дружиннику, но тут на полянку выступил леший и погрозил узловатым сучком пальца.

— Нук цыть, бестолковые, не мешайте молодцу почивать. Ему и так маетно… вон, вишь, мечется, да зубами скрипит.

Подковыляв к спящему, присел рядышком и осторожно положил шершавую ладонь на лоб. Прислушавшись к чему-то, печально покачал косматой головой.

— Эх, добрый молодец, душа неугомонная, нелёгкие дорожки тебе застланы. И приплетён ты ими к земле накрепко, а через беды земли-матери и самому несладко, — Леший вздохнул. — Да укрепят тебя светлые боги.

Глянув на притихших мавок, поднялся, поманил рукой. Когда те беззвучно приблизились, что-то шепнул обеим. Сверкнул глазом и добавил уже громче:

— Ему надо! На нём, нынче, многие узелки завязаны.

Мавки кивнули и спешно засучили в воздухе руками. От тумана потянулись зыбкие сполохи, загустели, закружились и, послушные гибким пальцам, сплелись в кольцо. Повинуясь неуловимым мановениям, кольцо скользнуло к Извеку и, скрыв его на миг, тихо растворилось в тумане.

— Ну, покуда и такой обережный круг не помешает, — вздохнул леший. — А там…

Он замолчал и, махнув посерьёзневшим проказницам, скрылся в лесу. Мавки поколебались, но послушно юркнули за хозяином…

Верхушки деревьев розовели в утренних лучах встающего солнца. По лесу на все лады звенели птичьи голоса. Сотник подбоченясь стоял посреди поляны и пожирал взглядом удручённого Ворона. Тот хлопал большими умными глазами, шумно вздыхал. Извек укоризненно ткнул пальцем в появившиеся за ночь косички.

— Что ж ты, брат? Отрастил лопухи как у зайца, а того, кто ночью шастал, не услышал! Вон глянь, какую красоту навели, а могли, небось, и ползада отожрать, пока ты дрых. Соня комолый! Вот оставлю тебе косищи, и будешь шоркаться по белу свету, как красна девица…

Виноватый вид понурого Ворона смягчил сердце.

— Ладно, иди сюда, расплету! — сжалился Извек.

Распутывая гриву, удивлялся, что на душе было странно легко. Будто бы за ночь кто-то напитал сердце звонкой радостной силой. В голове прояснилось, стёрся даже грязный осадок давешнего предчувствия. Уже в седле достал вчерашнюю еду, в охотку позавтракал. Остаток хлеба отдал коню и, дождавшись когда тот дожуёт, пустил Ворона галопом.

Незаметно, как удача при игре в кости, перелесок кончился. Дорога плавно забрала влево, выводя к пригорку со сторожевым застругом. На фоне неба темнел частокол, опоясывающий тесный двор с избой и высокой башенкой. В смотровой клети маячила фигура дозорного и, не успел Сотник съехать с дороги, как до него долетел короткий свист. В частоколе обозначились бойницы. Лиц было не разобрать, но Извек знал, что его уже внимательно разглядывают через наконечники граненых пробойников. Хотя на таком расстоянии Ворона даже спьяну не спутаешь.

Он не ошибся: воротина поползла в сторону, и в проёме, куражно расставив руки, показалась громадина Рагнара. Пропуская всадника в распахнутый створ, великан широко улыбнулся и потрепал Ворона за уши:

— Ты вовремя сюда явилась, птица. Овёс ещё остался, да и воду ещё не всю выхлебали.

— А я что, не в счёт? — возмутился Сотник.

Рагнар хохотнул.

— И тебе, сокол, кое-что перепадёт! Давеча, Павка кабанчика добыл. Определяй ушастого к кормушке и давай за стол.

Заперев бойницы, стали подтягиваться лучники. Здоровались, хлопали по плечам, вели в избу. Там уже гремели лавки, брякали глиняные плошки. Вошедшему высвободили место у окна, лицом к двери, дабы видел и слышал каждого. Павка, прозванный за немалый рост Осадной Башней, двинул гостю блюдо с кабаньей лопаткой, в рубленном с солью зелёном луке. Молча ждал, знал, что расспросы хороши после еды. Заметив, как гость быстро расправился с угощением, привстал.

— Подложить ещё?

Сотник спешно замотал головой.

— Лучше с собой малость возьму. Велено быть обратно, не мешкая.

Рагнар понимающе кивнул, взглядом отослал одного из дружинников собирать еду, сам уселся поближе. Извек собрался с мыслями, кое-как передал спутанное поручение воеводы, постаравшись, чтобы засечники поняли общий смысл. В заключение пересказал поучения заморских послов, как надобно жить по-новому. Воины кривили лица, играли желваками, но слушали не перебивая. Лишь когда рассказ закончился раздалось несколько злобных восклицаний и стол вздрогнул под тяжёлым кулаком Осадной Башни. Сотник успокаивающе поднял руку.

— Буянить не велено! Велено быть готовым. Поглядим, чё они замыслили, а там и посмотрим, что делать.

Не сказав больше ни слова, двинулся к двери. Оглянувшись на удрученных ратников, поклонился.

— Благодарень за угощение! Пора мне.

Когда садился на коня, Рагнар вынес берестяной скрутень с дорожным перекусом. Деловито сунув пищу в седельную суму, хлопнул Ворона по крупу.

— Лети, птица. Да хвост береги и свой, и хозяйский.

Конь запнулся, осмысливая сказанное, но подгоняемый жизнерадостным хохотом Рагнара, деловито двинулся со двора. Вслед донёсся прощальный скрежет воротины и грохот тяжёлого засова. Ближе к вечеру окоём начало застилать серой мглой. Свинцовые тучи медленно наползали на небосклон и вскоре равнодушно поглотили белую монету солнца. Вечер обозначился ранними мышиными сумерками. Помня давешние косички, Извек подозрительно осматривалсяя, но всё-таки решил остановиться в знакомом месте. Ворон, поспешно напившись, подсеменил к костру и, едва не свалив жерди подпорок, примостился между Сотником и навесом. Пока хозяин ужинал, конь бдительно топорщил уши, всем видом показывая, что теперь до утра будет настороже.

Вопреки опасениям ночь не принёсла неожиданностей и конская грива осталась нетронутой. Наскоро перекусив, Сотник заторопился в Киев. От вчерашних туч не осталось и следа. Ярило блистал во всей красе и Ворон припустил размашистым намётом, рассекая широкой грудью тугой утренний воздух. Придорожная трава щедро брызгала летучими букашками и мелкими птахами. Вот-вот впереди должна была показаться деревня, от которой до Киева рукой подать.