Александр Доставалов - Ожог от зеркала

Его напарник явно струхнул, втянул голову в плечи так, чтобы шлем возможно больше соприкасался с панцирем, и вытащил из-за пояса боевой топор. Мужики сразу сгрудились вокруг телег, один из них опустился на колени и накрыл голову руками, остальные нерешительно покачивали дубинами, не зная, что предпринять. Купец, лицо которого осунулось и почернело, вытянул из-за пазухи странного вида мушкет, короткий и с двумя стволами. Инкрустированная серебром вещица смотрелась не особенно грозно, но, судя по тому, как холодно он готовил её к действию, глядя в лес мертвыми глазами, игрушка не была пустяком. Переломанный жезл уже валялся под копытами.

– Бросай оружие! – уверенно крикнул невидимый разбойник. – Кто хочет жить, бросай дубины наземь!

Мужики возле телеги неуловимо заколебались.

– Это Хвощ, – ни к кому особенно не обращаясь, негромко сказал купец. – Он оставит в живых одного, и то без пальцев.

Приободрившись от ужаса, мужички сгрудились вокруг хозяина, явно не имея никакого плана действий. Подскакавший сзади молодой стражник в съехавшей кирасе улыбался дикой улыбкой и вытирал со лба кровавый пот. Длинная царапина шла по левому его виску, ещё одна стрела застряла в плечевом доспехе.

– Чего делать-то, Михалыч? Оборону мы тут не удержим. – Два схожих обликом холопа, видимо, братья, заваливали телегу набок на манер щита.

Властный голос из-за деревьев, казалось, приближался:

– Оружие наземь, а то всех перебьем!

– Не робей, паря, я вызвал отряд. А стрелок уже, наверное, на птицах. – Купец закончил манипуляции с пистолетом и теперь сидел спокойно, чуть согнувшись, так, чтобы блестящая цепь на плаще прикрывала грудь.

– Не боись, мужики. Их, может, всего человек несколько. Сами нас боятся, только стрелят да грозят, чтобы зброю покидали. Не боись, сейчас стрелок прилетит.

– Может, через лес пробиться?

В этот момент с треском начала рушиться сосна, заваливаясь ровно поперек дороги, почти одновременно с ней, сзади, ещё одна, и ещё два крупных дерева, вперекрест, переложили колею вдоль.

Деревянной скорлупой хрустнула под стволом телега, братья едва успели отскочить. Один из них тут же выгнулся дугой, хватаясь за почерневшую рубаху, из-под руки торчали перья, а другой, мотая всклокоченными волосами, увернулся от топора наскочившего лесного татя, махнул в его сторону дубиной, слегка задев нападавшему плечо, отступил на ровное, на поляну, и тут же упал навзничь, пронзенный сразу двумя стрелами. Выскочивший на прогалину разбойник получил пулю в живот и стрелу в плечо от молодого стражника, согнулся, выцарапывая свинец скрюченными пальцами, но следом уже бежали человек пятнадцать одетых в невообразимые лохмотья молодцов, что-то хлопнуло, сбоку пронзительно закричала купчиха, и со вторым выстрелом Михалыч промахнулся. Молодая женщина стала заваливаться на бок, купец, собиравшийся подхватить её лошадь под уздцы, потерял несколько мгновений, пытаясь понять, откуда столько крови и отчего закатились дорогие глаза, и вдруг вздрогнул, ощутив внутри себя длинное узкое лезвие. Пистолет с чеканной рукоятью выпал из его руки.

«Волчьи хвосты» вдвоём взяли в сабли первого бандита. Парень с рассечённым левым ухом – когда-то вырвали серьгу – уверенно отвёл один удар и ушёл от второго, а передний охранник с надрубленным запястьем едва не выронил клинок. Малая эта заминка была смертельной, несколько бродяг со всех сторон облепили всадников, потащили из сёдел какими-то крючьями и дубьём, вылетел из темноты нож и вонзился в плечо, укрытое волчьим хвостом и кольчугой. Вяло сопротивлявшиеся мужики частью сразу легли под топорами разбойников, частью брызнули в лес, особо за ними никто не гнался. Одного только уже на опушке достал крупный всадник, закованный в дорогую броню, но сидевший на такой кляче, что сочетание это могло бы вызвать смех, если б не стекавшие с кистеня капли крови. Охранник постарше долго отмахивался боевым топором, на него наседало сразу пятери разбойников, клинки скользили по кованым бляхам панциря, цвенькнула о кирасу стрела, нападавшие, отсекая всякий путь к отступлению, старались ни в коем случае не задеть лошадь. В конце концов его все-таки достали, вроде чуть-чуть зацепили пикой голову, но охранник стал заваливаться на бок и попал ещё под несколько ударов, каждый из которых нёс в себе смерть.

Митьке, молодому охраннику, повезло больше, он проскочил через всю поляну, прямо сквозь бегущих на него людей, уклоняясь от копий и отмахиваясь разряженным арбалетом, швырнул своё оружие в последнего бродягу, что пытался дотянуться до уздечки, перескочил, как на скачках, через поваленный ствол сосны и, вытягивая коня плетью, вылетел на большую дорогу.

Высоко над ним прошуршала стрела, попусту сбивая ветки, но это было уже не опасно. Конный бандит в латах, что был совсем рядом, добивал в это время злосчастного мужика, и охранник благополучно растворился в лесном сумраке.

Митькин конь был лучше лошадей нападавших, и преследовать его никто не стал. Кровь, что так обильно окропила землю при грабеже чёрнобородого купца, не оправдывалась даже попыткой убрать свидетелей. На свидетелей душегубам было наплевать.

Кровь была просто кровью.

Восходящая луна освещала тела, вбирающие смертный холод.

Глава 3

В башне рыцарей переливался закат. Ровное тепло, слабый запах пряностей, тихая жалоба флейты. Зеркала и малая толика красочной магии, поддерживая уходящий свет, создавали великолепные эффекты. В сочетании с вьющейся по стенам зеленью получалась особая, расслабляющая цветовая гамма. В сумерки здесь с той же целью зажигали живой огонь, места для установки факелов были строго просчитаны.

Рыцарь должен полноценно отдыхать и восстанавливаться. На вырубку всевозможной швали, мешавшей жителям работать на благо Княжества, уходило немало сил и крови. Рыцарь должен полноценно питаться и хорошо спать. Потому на столиках – мази для массажа, вазы с фруктами, остатки персидских сладостей и остывшее мясо.

Впрочем, обязанностей у рыцарей тоже хватало. А из собственности они могли иметь только оружие, коня и доспехи.

Огромный зал, насыщенный багряным пламенем, картинами и позолотой, был практически пуст. Тропические птицы, что обычно щебетали в серебряной клетке, сидели нахохлившись, столы для игры в кости сохраняли память о брошенной игре, на женской половине осталось лежать дневное рукоделие. Все разошлись, даже музыкальное веретено, тоскующее звуками флейты, звучало как-то особенно сиротливо. Один-единственный человек полулежал в огромном кресле, читая старинную книгу в высоком окладе. Желтые от времени страницы фолианта напоминали скорее пергамент, чем бумагу.