Святослав Логинов - Мёд жизни

— А нечего блузку распахивать! — вдруг вмешалась Антонина. — А то устроила декольте до самого пупа. Тут у ней ножки — там у ней ляжки!.. Не сотрудник, а западный секс!

— Это же прекрасно! — возопил Рак-Миропольский. Ему, как молодому специалисту, сокращение не грозило, и юный бездельник, чувствуя себя в безопасности, наслаждался происходящим.

— И вообще, — продолжала Мадарась, — что вы накинулись на человека? Дали бы до пенсии доработать.

— Вы, Антонина Ивановна, беспокойтесь, чтобы вам ваши полгода до пенсии досидеть позволили, — внушительно произнес Цветков. — А Малявину еще восемь лет трубить.

«Семь лет и одиннадцать месяцев», — пытался поправить Виктор Андреевич, но вместо этого окончательно стушевался и затих. Ясно же, что там уже все решено, и коллектив созван для проформы.

Он желал одного — чтобы скорее кончился этот дурацкий сон, хотелось проснуться, пусть даже в темнице Фартора, лишь бы подальше отсюда. И еще мучило горькое чувство: «Светик, Светик, как ты могла решиться на подобный удар, пойти на предательство... И это после всего, что было у нас...»

Дальше Виктор Андреевич не слушал, не обратил даже внимания на пробежавшую мимо Кузьминову, лишь вздрогнул от грохота захлопнувшейся двери. Подумал вяло, что и ему надо бы уйти благородно, с достоинством, но остался сидеть.

Собрание набирало обороты словно электромясорубка. Едва возникала заминка, Цветков подбрасывал новую фамилию. Ополовинили бюро охраны природы, прошлись по вентиляционной группе (Зозулевич, впрочем, уцелел), заглянули в группу конструкторов. Всего получилось семь жертв.

— А если захочет подать заявление товарищ Рак-Миропольский, — подвел итоги Цветков, — то администрация возражать не станет.

— Да нет, я пока обожду... — зевнул молодой специалист. — Вот годика через два...

— Годика через два с тобой другой разговор будет! — рявкнул благостно молчавший Паскалов, и на том собрание закончилось.

Домой Виктор Андреевич вернулся смурной и, не переодевшись, уселся перед выключенным телевизором. Жить не хотелось. Болело в груди, чуть выше желудка, представлялись собственные похороны, печальные лица сослуживцев, плачущая Светочка, шепоток: «Замучили человека, в могилу свели...»

Понимая умом несерьезность подобных фантазий, Виктор Андреевич гнал их, пытался вызвать в памяти образ Тургора, но тот отгородился глухой стеной и не пускал. Очевидно, Виктану удалось исчезнуть из темницы, и сейчас его не было нигде, и, значит, Тургор был закрыт для страдающего Виктора Андреевича.

В прихожей раздался звонок — Таисия обычно звонила в дверь, хотя у нее был свой ключ. Виктор Андреевич вернулся в кресло.

«И не поинтересуется, как дела», — обижено подумал он и тут же ужаснулся мысли, что Таисия могла спросить его о работе, и ему пришлось бы отвечать.

Из кухни потянуло борщом. Слева под ребрами заболело сильнее.

«Подохну — никто и не заметит», — резюмировал Виктор Андреевич.

— Обедать иди, — позвала Таисия.

После тарелки борща в груди отпустило, жизнь уже не казалась столь ужасной. В конце концов, увольняют его еще не завтра, а в худшем случае, через месяц, и компенсация при увольнении по сокращению за два месяца выплачивается, и стаж не прерывается. За это время он что-нибудь придумает, устроится на другую работу — энергетики везде нужны — сделает свое изобретение и внедрять его будет не здесь, а на новом месте, в каком-нибудь совместном предприятии. И запатентует на свое имя — так теперь можно. Приглашения пойдут от инофирм, зарубежные поездки, дома компьютер и видеомагнитофон. А на бывшем его заводе все останется по старинке, прогорят они со своей арендой и разорятся. Светочка Соловкова, безработная, придет в слезах в его кабинет (а он уже будет президентом фирмы), и он ей скажет...

— Ты меня совсем не слушаешь! — голос Таисии вернул Виктора Андреевича на кухню.

— Слушаю, Тасечка, — сказал Виктор Андреевич.

— Я спрашиваю, на что мы жить будем? — повторила Таисия.

«Неужели кто-то успел ей сказать?» — с тоской подумал Виктор Андреевич и на всякий случай ответил уклончиво:

— Как-нибудь выкрутимся.

— Ты все успокаиваешь, а выкручиваться приходится мне, — обиделась Таисия. — Ты хоть знаешь, сколько сейчас картошка стоит? Твоей зарплаты теперь только на папиросы хватит. Мясо на рынке уже сорок рублей и еще будет дорожать.

«Не знает», — понял Виктор Андреевич и сказал:

— Так это на рынке.

— А ты купи в магазине. Три часа отстоишь, а ничего не получишь. Да и в магазинах будет дороже. Писали уже. Вот я и спрашиваю: на что жить будем?

«Ну что прицепилась?..» — тосковал Виктор Андреевич, решив от греха отмалчиваться.

— Алеше посылку надо бы собрать, и перевод, а из каких денег? долбила Таисия. — У Риты день рождения скоро, что дарить будем, ты подумал? В магазинах нет ничего. У нас тоже юбилей близится, пора подумать, кого звать. На ресторан денег нет, значит — дома. Но и дома приличный стол рублей в четыреста обойдется, а то и больше... — лицо Таисии вдруг смягчилось, осталась лишь неистребимая морщинка поперек лба, — Витек, — сказала Таисия совсем тихо, — а ведь тридцать лет вместе живем. Вся жизнь...

Виктор Андреевич обнял за плечи прижавшуюся к нему Таисию. Он вообще любил свою жену, хотя привычка, кажется, преобладала в нем над всеми прочими чувствами. И пусть в далеко идущих мечтах Виктора Андреевича Таисия не появлялась, но в то же время как бы и присутствовала, потому что Виктор Андреевич всегда знал, что у него есть дом. А дом — это Таисия. Виктор Андреевич был ласков с женой и, даже думая о Светочке, Тасю любить не переставал.

— До чего же обидно, — сказала Таисия. — Жизнь прошла, а как — я и не заметила. Сначала, студентами, думали, вот будем зарабатывать, начнется настоящая жизнь, потом ждали, что дети подрастут, что зарплату прибавят... Теперь и ждать нечего, а жизнь еще не начиналась.

«Сейчас снова о деньгах заговорит», — догадливо подумал Виктор Андреевич.

— ...нигде не были, ничего в жизни яркого не случалось...

«Как же не случалось, — мысленно возразил Виктор Андреевич, — у тебя, может, и не случалось, а у меня все было. Меня Тургор ждет, там люди гибнут, а она...»

Его уже начинал тяготить этот разговор, с небольшими вариациями происходивший каждый день. Виктор Андреевич мог предсказать его полностью, со всеми изгибами, он знал, как будет меняться настроение Таисии, как от лирических признаний она перейдет к жалобам и упрекам. До скандалов, впрочем, доходило крайне редко, чаще, вспомнив о делах, Таисия принималась за хозяйство, а его оставляла в покое. Надо было лишь отмолчаться, но не демонстративно, а как бы и отвечая, но ничего не говоря. Но сегодня лавировать было трудно — мешали неприятности на работе, которые никак не удавалось выбросить из головы, и все более настойчиво звал к себе вновь проявившийся Тургор. Никогда еще дела не обстояли так страшно, впервые угрозе подвергалась вся страна, и ближе к вечеру эта реальная опасность начинала тревожить Виктора Андреевича сильнее, чем причитания жены. Он видел, что Тургор открылся для него, но не мог сосредоточиться, чтобы уйти туда.