Александр Бушков - Колдунья-беглянка

А впрочем, следует пока что пренебречь этим субъектом и его угрозами. Вряд ли он станет требовать немедленного ответа, как говорится, с ножом у горла. Несколько дней в запасе имеются. А самое главное теперь – дождаться послезавтрашнего дня, когда начнутся большие маневры, и попытаться предпринять что-то в одиночку, коли уж не на кого положиться.

Лень было припоминать подходящую к случаю очередную французскую поговорку Бригадирши, благо и русских предостаточно. Утро вечера мудренее. Перемелется – мука будет.

Конечно, мсье Нащокин без труда отразил ее стрелу – но пущена-то стрела была так, проверки ради. И неизвестно еще, как обернутся дела, если выложиться в полную силу…

Глава вторая

Нежданное наследство и другие хлопоты

Все произошло как нельзя более буднично: седой лакей (не из Вязинок привезенный, здешний) возник перед ней совершенно бесшумно, словно неприкаянный дух (искусство, как раз и свойственное вышколенным пожилым лакеям), и с подобающим почтением сообщил, что его сиятельство изволят просить барышню к себе, и, если у нее нет неотложных дел, генерал хотел бы видеть ее немедленно.

Никаких неотложных дел, которыми можно было бы отговориться, не имелось, и Ольга направилась в генеральский кабинет обуреваемая тревожными мыслями. Как всякий человек, которому найдется что скрывать, особенно когда речь идет о серьезных грешках, она лихорадочно рассуждала: не таит ли неожиданное приглашение чего-то скверного? Начать следовало с того, что само пребывание генерала в доме в такой час было фактом необычным. Чуть ли не с самого приезда в Петербург он дни напролет пропадал по своим военным делам, домой возвращался иногда даже после ужина, а в светских увеселениях участвовал раза два, не более…

О главном он, разумеется, знать не мог, хоть в этом-то Ольга могла быть уверена: понадобилась бы череда совершенно невероятных, невозможных событий, чтобы он проник в тайну. Глупо ведь думать, что нетерпеливый Нащокин, решив не церемониться со строптивой девчонкой, явился к Вязинскому и непринужденно заявил что-нибудь вроде: «Известно ли вашему сиятельству, что ваша воспитанница – самая натуральная колдунья?»

Даже если бы невозможное произошло, кавалер Анны на шее, несомненно, был бы принят за скорбного умом – взгляды генерала на сей предмет досконально известны, он, как человек прогрессивный, передовой и чурающийся всякой «мистики», в колдовство и тому подобные вещи не верит…

Зато он вполне мог дознаться о ее двойной жизни, о том, что она обитает в Петербурге в виде не только барышни из хорошего дома, но и армейского гусара провинциального полка. Как-никак это продолжалось уже более двух недель, в качестве корнета она появлялась на публике столь же часто, как и в своем исконном образе, кто-то мог присмотреться, задуматься, вызнать что-то, сопоставить разрозненные факты и сделать выводы, а потом поделиться с Вязинским сногсшибательной новостью. В конце концов, такое можно допустить. И уж тогда жди грозы: генерал, при всем его либерализме и доброте душевной, воспринял бы этакие сюрпризы крайне отрицательно, и именно потому, что относился к ней, как к родной дочери. Беспристрастно рассуждая, сама она на месте Вязинского на подобные известия о похождениях воспитанницы отреагировала бы со всем гневом.

Если и в самом деле она угадала, следует срочно придумать некие оправдания, вот только какие? Клевета? Ложь? Ошибка, порожденная сходством? Поди сообрази на ходу, как лучше выкрутиться… Или, не мудрствуя, испробовать на нем кое-какие свои умения, чтобы забыл все и никогда более к этой теме не возвращался?

Но это ей представлялось чем-то чертовски непорядочным: в первую очередь оттого, что Ольга относилась к Вязинскому, как к отцу, никогда не забывала, сколько он для нее сделал… Положение – хоть волком вой…

В коридоре второго этажа она столкнулась с шагавшим навстречу (а значит, явно только что покинувшим генеральский кабинет) полковником Кестелем. Почтительно и грациозно, как истинно светский человек, он поклонился, Ольга присела в ответ, и они разошлись. Лицо «чертова куманька» было совершенно бесстрастным, и определить по нему ничего не удалось. Ну ладно, по крайней мере, с этой стороны не следует ждать никаких неприятных сюрпризов… или сейчас ни в чем нельзя быть уверенной?

Она вошла в кабинет, и генерал поднялся навстречу. Ольга уставилась на него, пытаясь определить, в какую сторону повернется дело. От сердца отлегло: Вязинский ничуть не выглядел гневным и суровым, настроенным дать ветреной девчонке серьезную взбучку. Уж Ольга-то, помнившая его с тех самых пор, как осознала себя, изучила его характер досконально. Скорее уж он выглядел расстроенным и даже сконфуженным, но вот гнева не было ни капли…

Опустившись в кресло, она постаралась придать своему лицу выражение самое равнодушное и будничное. Ей пришло в голову, что генерал вдобавок ко всему выглядит невероятно уставшим, даже измотанным, словно не спал несколько суток или был с головой погружен в какие-то серьезные хлопоты.

«Ну конечно, – тут же подумала она. – Эти на него наверняка давят, времени осталось всего ничего, до послезавтрашнего дня… и ничем нельзя помочь. Никакую помощь не примет, потому что не поверит истине…»

Генерал не отрывал взгляда от полированной столешницы из палисандрового дерева. Стол был пуст – ни единой бумаги, ничего, что бы свидетельствовало о занятиях делами. А судя по тому, что был пуст и круглый столик по левую руку, генерал не предложил Кестелю и бокала вина – что для него, радушного хлебосола, было довольно странно…

– Оленька… – наконец произнес генерал с явной нерешительностью. – Я долго думал, прежде чем начать этот разговор…

Ольга успокоилась окончательно: этот тон и выражение лица неопровержимо свидетельствовали, что о ее похождениях генералу ничегошеньки не известно: ох, не так он держался, когда собирался кого-то распекать…

– Я думал очень долго, колебался и все же решил в конце концов… Ты уже достаточно взрослая, и у меня нет причин сомневаться в твоем уме и воле…

Ободрившаяся Ольга сказала вежливо:

– Звучит очень загадочно, Андрей Дмитриевич.

Генерал поднял на нее чуть ли не страдальческие глаза, какое-то время колебался, но потом решительно взмахнул рукой с видом человека, поставившего все на карту:

– Да, пожалуй, не заводить этого разговора выйдет хуже, чем все же его начать… Тем более что дело не в одних словах… – он выпрямился, определенно взяв себя в руки, его голос зазвучал тверже и решительнее. – Оля, я думаю, что тебе давно уже хотелось бы узнать о своих родителях…