Ольга Кузнецова - Девочка на холме

"Джинни. Меня зовут Джинни", — пробормотала я еле слышно и, толкнув дверь, вышла на улицу.

Я уже и забыла, каково это, когда листва в конце сентября еще зеленая, а почва еще такая теплая, что смело можно ступать по ней босиком. В Мельбурне, наверное, сейчас промозгло и дождливо, и люди носят как минимум плащи с поднятыми воротниками. Здесь же мне было даже немного жарко, несмотря на то, что я была в футболке и джинсах.

Вдалеке показалась тоненькая фигурка Дэйзи — в Мак-Марри она чемпионка на лошадиных скачках уже пять лет подряд, хотя с утра она предпочитает кататься на велосипеде, а не на лошади, и заодно развозит почту и газеты. Дэйзи я бы не спутала ни с кем: у нее была мания на высокие конские хвосты и черную одежду, а свои наезднические сапоги она вообще снимала только летом.

Приблизившись к оградке, Дейзи грациозным прыжком соскочила со своего железного коня и, облокотившись на него, посмотрела на меня с удивлением, а затем помахала мне рукой.

— Эй, Джинни! — приветливо крикнула мне она, жестом подзывая подойти к ней.

Приблизившись к девушке, я поняла, что она все же немного изменилась с прошлого Рождества: немного ссутулившаяся спина, усталая улыбка на лице и слегка округлившийся живот. Дейзи была беременна.

Мы обнялись и, розовощекая девушка, широко улыбнувшись, поинтересовалась:

— Сейчас же не Рождество, Джинни, что ты делаешь в Мак-Марри?

— Ну… — Я специально замялась, чтобы увеличить удивление Дейзи. — Я приехала надолго.

— Надолго? — переспросила она, хотя по ее задумчивому взгляду я поняла, что она уже сложила два и два. — Надолго — это как? Очень надолго?

— Очень и очень надолго, — улыбаясь, ответила я и едва не оглохла от того, с какой громкостью Дейзи начала визжать.

— Эй! — закричала она. — Так ты к нам насовсем?!

— Если можно так сказать…

Но я не успела договорить, и Дейзи вновь обхватила меня за плечи, что было силы стиснув в своих объятьях. Когда же она от меня оторвалась, то я уже еле держалась на ногах.

— Больше не делай так, Дейзи, — полушутливо-полусерьезно попросила я ее, и она тут же согласно закивала. — А ты… — Я бросила взгляд на ее округлившийся живот. — Теперь больше не катаешься?

Она покачала головой, и я расстроенно поджала губы.

— А я так хотела, чтобы ты наконец научила меня.

— Ну, я думаю, это-то мы можем устроить, — с каким-то слишком сильным энтузиазмом заявила Дейзи, и я даже немного испугалась ее настроя. Интересно, это все беременность на нее так влияет? — Как насчет субботы?

— С удовольствием. Только, Дэйзи… — замямлила я. Мне было немного стыдно вслух говорить о том, что я уже сотню раз пыталась научиться, но страх все равно брал верх. В городе фермеров неумение ездить верхом приравнивалось к государственному преступлению. Здесь детей учили кататься на лошадях, едва они начинали ходить. — Я не очень-то хорошо…

Дейзи перебила меня на полуслове:

— Да не волнуйся ты так, Джинни! После такого тренера как я ты уже сразу сможешь участвовать в скачках! — Она говорила так убедительно и так широко при этом улыбалась, что я волей-неволей представила себя победительницей, держащей в руках маленькую призовую золотую чашу и обнимающую светящуюся от счастья Дэйзи. Но картина быстро испарилась: я понимала, что если я не научилась ездить верхом за столько лет, то сейчас уже вряд ли что-то изменится. Хотя Дейзи — действительно волшебный тренер, это я знала точно.

— Ну, тогда договорились, — улыбнулась Дейзи и, несмотря на свою кажущуюся на первый взгляд неуклюжесть, ловко вскочила обратно на велосипед и бросила мне свежую газету из бледно-желтой бумаги. Что уж говорить о том, что газету я едва поймала.

Затем Дейзи нажала на педали, и уже через мгновение я видела в отдалении только черный виляющий силуэт.

Тяжело вздохнув, я посмотрела на одинокую бутыль с молоком, зажатую в руке, и, немного подумав, оставила ее около оградки. Дарси — большой ленивый кот дяди Рея — любил здесь прогуливаться, и, возможно, молоко достанется именно ему, а не соседским котам.

Я в последний раз оглянулась на исчезающую с горизонта Дэйзи. Она была такой милой, такой простой. Такой же, как и все жители Мак-Марри. В них никогда не было какого-то желания выпендриться, показать себя лучше, чем они были. Здесь каждый из обитателей этого маленького городка тот, кем он является на самом деле. Если ты плохой шериф, то ты плохой шериф целиком и полностью, до самого конца. Непоколебимый, смелый, жестокий. Если же ты Джинни… Да, временами я просто неудачница.

За размышлениями я и не заметила, как направила свои стопы в сторону конюшни. Наверное, это единственное место, где можно привести свои мысли в порядок. Что-то вроде местной церкви. Отличие лишь в том, что лошади тебя слушают и даже, кажется, понимают. В такие моменты как сейчас я иногда жалею о том, что так и не научилась ездить верхом.

В конюшне стоял сладковатый запах сена и терпкий, немного своеобразный аромат лошадей. Подрагивая ногами и фырча, лошади принялись выделываться передо мной, поднимая и опуская голову, переминаясь с ноги на ногу и даже временами задорно помахивая хвостом.

Конюшня была разделена на довольно-таки просторные стойла, и на каждом стойле висела медная табличка с именем и возрастом животного — остальные же данные — вроде каких-то особенностей характера или каких-то заболеваний — дописывались вручную и прикреплялись под табличкой.

В самом первом стойле находилась белая в яблоках лошадь и ее маленький жеребенок, по расцветке бывший немного темнее, чем его мать. И, едва взглянув на табличку с именем, я мысленно хлопнула себя по лбу. Берил! Конечно же, Берил! Вот о ком дядя говорил тогда в машине, когда сказал, что Берил родила. И как я могла быть такой глупой?

В общей сложности у дяди теперь было одиннадцать лошадей, включая старого Сникета, про которого дядя каждый год говорит одно и то же: "Помирает, наверное, уже. Хороший был конь". Но шли годы, а Сникет все такой же: с черными грустными глазами, неподвижный. Когда смотришь на него, то сразу проникаешься к коню нежностью. Дядя говорил, что, когда он сам был еще молод, он выиграл свои первые скачки именно верхом на Сникете.

Я осторожно похлопала лошадь по мягкому ворсистому носу, отчего та едва слышно фыркнула, и направилась в глубь конюшни, лениво изучая знакомые с детства таблички. Остановилась я только у нового для меня имени. Двенадцатая лошадь, о которой дядя почему-то умолчал.