Анатолий Дроздов - Золотые апостолы

— Мы?

— Сегодня будет вторая ночь в башне. И я думал, что мы вдвоем… — выпалил я и умолк. Лицо ее пошло пятнами.

— Ах ты… — она запнулась, подбирая слова. И не нашла. — Я что, дала повод…

— Разрешите вас пригласить?

Невысокий румяный крепыш стоял у нашего столика. Радостное лицо подвыпившего человека, строгий костюм. Только сейчас я обратил внимание: в зале опять звучала музыка.

— С удовольствием!

Маргарита встала и вышла из-за стола. Задыхаясь от гнева, я смотрел, как они идут в центр зала, он кладет ей руку на талию… Оглянулся. Евдокия все еще стояла у кухни.

— Можно тебя?

Она робко кивнула и положила мне руку на плечо. После первых же па я почувствовал, что она не только легко ходит. И, уже не осторожничая, решительно повел ее.

— Где училась?

— В «эрдэка», — ответила она, поняв. И поправилась: — В районном доме культуры. У нас там танцевальный кружок.

— И он тоже? — кивнул я в сторону крепыша, который двигался слишком уверенно для сельского увальня.

— Виталик? — улыбнулась она. — Он у нас первый танцор. Он даже лезгинку может.

— А пляску святого Витта?

Она нахмурилась.

— Ты к нему не приставай. Он в спецназе служил. У него даже краповый берет есть.

— Да ну?

— Аким, не надо! — жалобно попросила она.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут?

— Знаю, — уже знакомым мне тоном ответила она.

— Ты, посмотрю, вообще знаешь очень много. Тогда скажи: отчего умерли Ульяна и Онисим? Никаких эпидемий в то время не было — проверено, а тут двое молодых, здоровых… Откуда ты вообще знаешь их историю?

Она опустила взгляд.

— Не скажу.

— Почему?

— Потому что ты сейчас злой.

— Я очень добрый.

— Ты злой. Пусти! — она уперлась ладонями мне в грудь. — Мне надо работать!

Она убежала, а я остался стоять у стены, наблюдая за танцующей парой. Наконец, музыка кончилась, Маргарита что-то сказала крепышу, они оба засмеялись. Я сглотнул. Маргарита взглянула на часы, оглянулась и пошла к дверям. Крепыш двинулся в другую сторону. Я остановил его на полпути.

— Говорят, вы не только хорошо танцуете?

Он недоуменно смотрел на меня.

— Когда вас учили танцевать, объясняли, что женщину, которая пришла в ресторан с мужчиной, можно пригласить только с разрешения ее спутника?

— Так она не возражала! — удивился он.

— Зато я возражаю.

Он пожал плечами. Лучше бы он дал мне оплеуху.

— Слушай, танцор лезгинки!..

— Пойдем!

Он повернулся и пошел к выходу. Я двинулся следом. В скверике за гостиницей тускло горели два фонаря. Скудно, но хватит. Он снял пиджак, галстук, аккуратно сложил их на лавочку. Я был в джемпере и ничего снимать не стал. Он принял боксерскую стойку и я тоже. Правильно. Не шантрапа, чтобы ногами махать.

У крапового берета оказались пудовые кулаки — он хватил меня в бок так, что ребра затрещали. Но больше ему это не удалось. Руки у меня были длиннее. И свой положенный по закону год армейской службы я прошел в десантно-штурмовой бригаде… Он упал и вскочил, как ванька-встанька, упал и снова вскочил. После третьего пропущенного удара уже не поднялся. С трудом сел и сплюнул.

— Черт длиннорукий…

Странно, но в голосе его не было злобы.

— Отдыхай!

Я повернулся и пошел к гостинице. Вечер со всеми выпестованными в мечтах планами провалился к чертовой матери, болел ушибленный бок и разбитые о каменное лицо крапового берета костяшки пальцев, но мне было все равно. Совсем…

— Эй, гусар!

Я остановился. Из тени дерева вышла Маргарита.

— Ты?..

— Следом побежала. Евдокия сказала, что тебя повели бить, вот я… Она так и заявила: «Сейчас Виталик ему все кости переломает». Кажется, она не слишком огорчилась.

— А ты?

— Как видишь, — она повернула меня к свету и внимательно оглядела. — Кости целы, кожа тоже. Зря я. Квалификацию потеряла — уже и не помню, когда из-за меня дрались. А где Виталий?

— Там, — кивнул я в глубину темного сквера. — Отдыхает.

Лицо ее вытянулось, и я добавил:

— Цел он. Пара синяков. Посидит еще пару минут и придет.

— Гусар! — покрутила она головой. — Ноздрин-Галицкий… И потанцевать, и подраться, и чемоданчик даме поднести… Осталось только спасти женщину от верной смерти. Пойдем, погуляем! — она взяла меня под руку. — Вечер чудесный, а одна я боюсь.

Я ошеломленно пошел рядом — эти перепады ее настроения сбивали с толку. Возле ресторана остановился.

— Мне надо расплатиться.

— Уже!

Мне будто снова оплеуху дали.

— Ладно, ладно! — погладила она меня по руке. — Я не знала. Вернулась в зал, а тебя нет. Подумала: сбежал от обиды. Дуня твоя сначала деньги взяла, а потом все сказала. Вредная девка! И как ты на такую глаз положил?..

— Да я на нее!.. — я еле сдержался. — Малолетка! Ей шестнадцати нет.

— Девятнадцать. Студентка второго курса педагогического университета, будущий преподаватель истории. Твоя будущая коллега. Я у Виталия, пока танцевали, все выспросила. Дуня, кстати, в ресторане не работает, подменяет подругу — невесту Виталика. Та попросила. А сам Виталик приходится Дуне двоюродным братом, сегодня день рождения его невесты. Извинился, что пригласил, сказал, что ему очень понравилось, как мы с тобой танцевали, а невеста так стесняется. Вот он и решил ей показать, как надо. Показал, словом…

Я был рад, что она не видит сейчас моего лица.

— Я ведь журналистка, привыкла информацию собирать. И о тебе справки навела. За этим и выходила — попросили перезвонить вечером. Подтвердили: именно тот, за кого себя выдает… Хотя можно было и не звонить. После того, как ты отметелил следователя прокуратуры…

— Господи!..

Я остановился.

— Тихо, тихо! Сам пойми: приезжаю сюда с секретным заданием, а на крылечке гостиницы уже ждет — молодой, красивый, нагловатый. Чемоданчик поднес, в ресторан пригласил, потом в какие-то развалины стал тащить… Выяснилось: настоящий гусар, защитник. Я рада. Идем!

Она повела меня, как быка на веревочке, и мы быстро прошли по главной улице Горки и спустились к реке. Поднялись на старинный горбатый мост. Городская черта здесь кончалась, фонари остались за спиной. Но в небе, среди разбежавшихся облаков, висела огромная луна (со дня на день намечалось полнолуние), и все вокруг было полно ее мягким зыбким светом. Над поймой реки сгущался туман, скапливаясь в низинах белесыми пятнами и редея на возвышенностях; туман плыл над тихо несшей свои воды рекой, робко цепляясь за ее поросшие кустами берега. Вокруг было ни звука, ни шороха. Странное щемящее чувство овладело мной. Я словно парил над уснувшей долиной, беззвучно и плавно, с высоты озирая эту застывшую красоту. На сердце было легко и радостно и хотелось только одного: наслаждаться созерцанием открывавшегося взору вида, не думая ни о чем.