Кай Майер - Начало пути

Те же картины возникали в воображении Фурии, когда эту книгу читала ей мать. Именно Кассандра убедила всех называть книгу «Фантастико». Она говорила о романе Зибенштерна как о живом человеке. Отец Фурии однажды в шутку назвал его тайным любовником Кассандры. Может, он и сам не верил в то, что говорил, но в его тоне всё же сквозила ревность: каждый вечер Кассандра брала эту книгу с собой в постель.

Обои в комнате Фурии показывали сцены из романа не в том порядке, как, например, если бы по его сюжету снимали фильм. Здесь истории и сцены мелькали хаотично. Но ведь именно так они мелькали и в голове у Фурии — понять их мог лишь сам читатель. Иногда Фурия останавливалась и оглядывалась по сторонам, чтобы на секунду перевести дух, по-настоящему прочувствовать прочитанное.

— Вид у тебя не ахти, — сказала лампа и на миг осветила лицо Фурии, а затем снова бросила пучок света на книгу.

В голосе лампы звучали металлические нотки, будто бы он раздавался из граммофонной трубы. Когда лампа разгибала свои суставы, те нещадно скрипели. Фурия уже несколько недель назад решила попросить Вэкфорда помочь ей смазать лампу.

— У неё болит колено, — сказало кресло глубоким басом откуда-то из кожаных складок, его бас звучал, как всегда, приглушённо и немножко ворчливо.

И правда, сегодня Фурия сидела в кресле, поджав одну ногу, хотя обычно забиралась в него, подтягивая обе коленки к подбородку. Вторую ногу Фурия вытянула, потому что колено до сих пор болело, после того как девочка слетела со ступенек в библиотеке. Вздохнув, она поудобнее устроилась на мягком сиденье. Кресло что-то добродушно забормотало. Ему очень нравилось, когда на него вот так забирались.

— Всё в порядке, — сказала девочка. — Это всего лишь синяк.

Вернувшись из библиотеки, Фурия довольно долгое время провела в ванной, чтобы как следует отмыться от спор плесневика. Потом она укуталась в фиолетовый купальный халат, надев его поверх ночной рубашки.

Бросив ей в лицо новый пучок света, лампа жалобно заскрипела:

— Я-то могу разглядеть, когда кому-нибудь по-настоящему грустно.

Даже прожив с этой лампой целых пятнадцать лет, Фурия так и не поняла, как и чем она разговаривает, — у лампы, как и у кресла, не было ни глаз, ни рта. Голос раздавался откуда-то из глубины, а зрение у лампы ничуть не зависело от лампочки — даже когда её выкручивали, лампа всё равно продолжала видеть.

Оба предмета чудесным образом сопровождали библиомантов. Их когда-то давно изобрёл дедушка Фурии, Кассий Ферфакс. Фурия сожалела, что никогда не была с ним знакома.

Глубоко вздохнув, она кивнула теням на обоях, которые вытянулись в человеческий рост. Капитан Фантастико и светловолосая разбойница как раз стояли у обрыва, откуда открывался вид на холмы, поросшие деревьями.

— Это всего лишь… из-за неё, — сказала Фурия. — Каждый раз, когда я её вижу, мне…

— Тебе что? — спросило кресло с прямолинейностью мебели.

Фурия задумалась: действительно ли она хочет всё объяснить этим двоим? В конце концов она всё-таки сдалась. Много лет назад воображение Фурии наградило разбойницу лицом Кассандры Ферфакс. Но чем больше времени проходило после её смерти, тем более расплывчатыми становились её черты. Маму заменило слабое воспоминание, лишённое чётких контуров, но всё-таки сохранившее некоторое сходство с Кассандрой. Превращение происходило почти незаметно, но в последнее время Фурия всё чаще обращала на это внимание. Постепенно она забывала, как выглядела её мать, и это причиняло ей гораздо больше боли, чем какая-то ссадина на коленке.

— Почему бы тебе не поглядеть на её фотографию, — спросило кресло, — и таким образом не освежить воспоминания?

Лампа возбуждённо бросала отсветы то вверх, то вниз.

— Потому что старый затворник их все давно сжёг, — ответила она, прежде чем Фурия успела открыть рот. — Как ты умудрилась об этом забыть, кожаная кошёлка!

Кресло что-то пробормотало и обиженно замолкло.

Фурия захлопнула книгу. Образы на стенах растворились, на обоях снова проявился узор из светло-голубых цветов.

Девочка осторожно потрогала синяк и проковыляла к письменному столу. Он стоял у высокого окна, из которого был виден главный вход в резиденцию. По ту сторону петляющей дороги простирались холмы Котсуолда, посеребрённые светом луны. В дневное время пейзажи между Оксфордом и Глостером блистали красотой — зелёное море склонов и долин, пронизанное живыми изгородями, ручьями и волшебными рощами. Ночью, однако, эта местность, с её тёмными долинами и петляющими тропинками, походила скорее на волчье логово, особенно когда собаки с дальних ферм начинали выть на луну.

Фурия спрятала «Фантастико» в тайник под паркетом, рядом с письменным столом, и зажгла свечи в серебряном подсвечнике.

— Выключайся! — сказала она лампе.

Её уютный уголок-читальня погрузился в темноту. Лампа и кресло снова казались всего лишь обычными вещами.

Электронные часы рядом с кроватью показывали одиннадцать часов вечера. Фурия выдвинула ящик письменного стола и достала коробку шоколадных конфет. Под ней пряталась вторая книга, нашедшая прибежище в её комнате. Фурия положила её перед собой на стол и открыла тёмно-коричневый переплёт — под ним скрывалась продолговатая коробочка со стеклянным пером внутри. Перо было искусно закруглено, словно вытянутый по спирали домик улитки, сверху донизу его пронзал белый стержень, который переливался сквозь стекло затейливыми узорами. Даже колпачок был стеклянным. Фурии никогда не доводилось видеть более красивых письменных принадлежностей.

В канцелярской лавке ближайшего городка Уинчкомба она как-то купила чернильницу, которая уже почти опустела. В последнее время она пользовалась ею почти каждый день. Первые сорок или пятьдесят страниц книги были мелко исписаны двумя разными почерками. Первый из них, размашистый и заметно девчачий, принадлежал Фурии. Второй почерк казался старомодным, буквы были выведены под наклоном и стояли совсем близко друг к другу, расшифровать их без предварительной тренировки было довольно сложно. Фурия до сих пор иногда наталкивалась на слова, которых она не знала, и на буквы, распознать которые можно было, лишь включив воображение.

Северин Розенкрейц, которому принадлежал этот почерк, пользовался чёрными вязкими чернилами. Фурия выбрала голубые, они казались ей более элегантными.

С тех пор как Фурия научилась пользоваться стеклянной ручкой, кляксы на письме практически исчезли.

Фурия и Северин по очереди писали друг другу в их книге: она — в настоящем, а он — в 1804 году. Фурия не сразу поверила в то, что это возможно, но теперь их переписка перестала быть для неё чем-то уж очень удивительным. После того как она поняла, что с помощью этой книги можно вести беседу с незнакомым мальчиком, ей уже не составило большого труда принять все остальные диковинки. Например, тот факт, что Северин был её предком и жил в те времена, когда род Фурии проживал в Германии под фамилией Розенкрейц. И лишь несколько лет спустя, в 1836 году, когда их род был разгромлен Адамантовой Академией, оставшиеся в живых пустились в бегство и переселились в Англию. Последние Розенкрейцы стали Ферфаксами, и с тех самых пор скрываются в Котсуолде от агентов Академии.