Наталия Осояну - Звёздный огонь
— Приуныли, ребятки? — Видя, что Хаген молчит, «моряк» с довольным видом откинулся на спинку скамьи. — Давай, плетельщик, показывай своё мастерство!
Умберто сидел, уронив голову на руки и пряча лицо в ладонях.
— Я н-не… не буду с тобой состязаться, — проговорил он слегка изменившимся голосом, но всё так же глухо и невнятно; потом вздрогнул и повторил сказанное громче, прибавив: — И вообще, я тебя не вызывал… не успел вызвать. Вот…
Хаген стоял совсем рядом с помощником капитана и чувствовал, как сильно тот дрожит. Пересмешник вдруг ощутил себя актером, которому роль показали лишь перед самым выходом на сцену, а на представление заявился сам Капитан-Император.
Здоровяк от неожиданности застыл с открытым ртом, но тут же пришел в себя и разразился градом изощренных ругательств — досталось и кракену, и морской матери, и всему морскому племени за компанию.
— …и вообще, где твоё слово? — Он привстал, опираясь на кулаки, угрожающе навис над Умберто. Помощник капитана даже не пошевелился. — Зачем трещал о состязании, как баба, если не собирался его затевать?
— Будь ты на моем месте, — сказал Умберто, — то понял бы. Всё как раз из-за бабы…
На мгновение что-то изменилось в лице странного незнакомца.
«Неужели?!» — Хаген возликовал и торопливо отвернулся, чтобы никто не заметил его внезапной радости. Случайное слово, похоже, попало точно в цель. Быть может, удастся сочинить такую историю, чтобы о состязании узлов все забыли?
— Расскажи! — раздался чей-то возглас; собравшиеся закивали. Пересмешник взмолился Заступнице — ну хоть чуточку удачи! — и она его услышала. Здоровяк, вновь откинувшись на спинку скамьи, пробормотал с деланным безразличием:
— Валяй. Так и быть, послушаю… перед тем, как морды вам обоим начистить.
Умберто тяжело вздохнул и начал рассказывать о женщине, которая появилась на борту его фрегата и, в нарушение обычая, осталась надолго. О-о, услышь эту историю любой столичный рифмоплет, он за ночь превратил бы её в поэму; потом, быть может, какой-нибудь театр Аламеды поставил бы пьесу под названием «Роковая встреча» или что-то в этом роде. Хаген не сомневался, что представление собирало бы полные залы. Рассказчик вдохновенно повествовал об их приключениях — о путешествии к далеким островам, где красавицу ждало наследство предков, о сражениях с морскими тварями и о том, как девушку полюбил сначала он сам, а потом ей отдал своё сердце капитан. Моряки слушали и мрачнели — у каждого из них в прошлом была возможность убедиться на собственной шкуре: от капитана ничего не скроешь. Они знали, навигатора с первым помощником обычно связывает тесная дружба, поэтому не было ничего удивительного в том, что двое влюбились в одну женщину — схожие вкусы, одинаковые мысли, ведь помощника совсем не зря называли «капитанской тенью»! Кое-кто и злорадствовал немного: по всему видать, скоро попадет красавчик в «Весёлую медузу» снова — уже насовсем…
Голос Умберто постепенно стал четче и выразительней, но этого никто не заметил.
— И что мне делать теперь? — спросил он под конец, вовсе не ожидая ответа. Хаген, у которого спина затекла от неудобной позы и в горле словно поселился морской ёж, думал лишь об одном: «Поскорей бы всё закончилось!» — Уйти? Фрегат не отпустит. С капитаном по душам поговорить тоже не получится, он вообще ни с кем разговаривать не хочет. Я запутался…
— А она? — спросил здоровяк, глядя на Умберто со странным выражением. — Ну, баба твоя… не признается, кто ей больше по сердцу?
Помощник капитана впервые за весь рассказ поднял голову, взглянул на своего несостоявшегося противника.
— Нет, — сказал он тихо и хрипло. — Она молчит.
— Ладно… — пробормотал верзила и встал из-за стола. Хаген смотрел в его удаляющуюся спину, не веря в свою удачу: неужели пронесло?! К ним подходили, хлопали Умберто по плечу, неуклюже и нескладно выражая сочувствие. Помощник капитана сидел молчаливый и безучастный. Когда Хаген вознамерился его поднять, совершить нелегкое дело удалось лишь с третьей попытки: моряк едва держался на ногах.
«Да, путь до причала будет долгим…»
— Ты молодец, что не стал с ним связываться! — шепнула у самых дверей одна из служанок. — Это же был сам Чокнутый Гарон! Говорят, он…
И тут девушку позвал хозяин. Хаген досадливо покачал головой: ему было интересно узнать, отчего здоровяк повел себя так странно, но, судя по всему, продолжение этой истории откладывалось на неопределенное время.
Впрочем, сейчас у него и так забот хватало.
… — П-подожди!
На темной улице не было ни души; ни одна лодка не потревожила серебристую гладь канала. Луна лишь краешком выглядывала из-за туч, но её робкого света было достаточно, чтобы различить шагах в десяти от двери «Весёлой медузы» бочку с дождевой водой, к которой и направился Умберто. Шел он медленно, держась за стену, но всё-таки умудрился не упасть.
Хаген наблюдал.
Весенняя ночь была холодна, и вода, должно быть, успела заледенеть — поэтому пересмешник невольно вздрогнул, когда Умберто опустил голову в бочку. Что ж, если помощник капитана хоть ненадолго придет в себя, его будет проще довести до причала, а то магус уже приготовился тащить на себе бесчувственное тело. «Всё равно завтра тебе никто не позавидует, — подумал он. — Или, может быть, уже сегодня. Капитан-то всё знает…»
От размышлений Хагена отвлекли плеск и шумное фырканье — «купание» закончилось. Умберто выловил из бочки соскользнувший с мокрых волос платок и направился к товарищу, чуть пошатываясь. Магус, довольный собой и удачным завершением переделки, в которую попал так неожиданно и странно, расслабился и утратил бдительность, поэтому уклонился от летящего в лицо кулака инстинктивно.
И лишь потом сообразил, что происходит.
— С-скотина! — Лицо Умберто исказила жутковатая гримаса, в глазах горели злобные огоньки. — Ублюдок кракена и медузы!
— Эй, полегче! — Хаген увернулся от нового удара. — Остановись!
Бесполезно.
Пересмешник запоздало подумал, что должен был это предусмотреть…
— Приуныли, ребятки? Давай, плетельщик, показывай своё мастерство!
Хаген склоняется над Умберто, будто желая что-то сказать ему на ухо, и одним ловким движением вытаскивает из-за пояса капитанского помощника кинжал. Рукоять удобно ложится в ладонь, лезвие прячется в широком рукаве, а потом он и впрямь шепчет на ухо Умберто: «Дернешься — убью!» Моряк, к счастью, пьян не до такой степени, чтобы не понять серьезность угрозы. Да кто угодно поймет, когда лезвие упирается в ребра!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});