Раскол во времени - Келли Армстронг
Получается, Катриона в моем теле лежит на больничной койке двадцать первого века? Смогу ли я вернуться обратно, если окажусь там, где мы поменялись?
Я вернусь туда. Однако сейчас никуда не деться. Днем я играла «смущенную и сбитую с толку жертву с травмой головы», что дало мне повод остаться в своей постели, выздоравливая, пока я разбиралась со своей ситуацией. В противном случае, я подозреваю, миссис Уоллес заставила бы меня работать, сразу как только я проснулась.
Как только я приняла путешествие во времени в качестве ответа, я направляюсь прямо к входной двери, прежде чем осознать, что понятия не имею, где я и как вернуться в этот переулок. Мой мозг настаивает, что это не проблема. Просто вытащить свой телефон и пусть GPS направит меня обратно на Грассмаркет. Ага…
Хотя входная дверь заперта, для открытия изнутри не требуется ключ, так что я не в ловушке. Но сначала я накоплю больше данных, а уже затем рискну выйти.
Миссис Уоллес уже заявила, что завтра я вернусь к своим обязанностям. Это нормально. Это единственный способ получить информацию, которая мне нужна, чтобы вернуться в проулок, где я прошла сквозь время. Игра в горничную — неизбежное зло, если я хочу избежать отправки в сумасшедший дом за странное поведение.
Здесь у меня есть еда, кров и работа, которая не может быть такой уж сложной. Все ожидают, что я буду «немного не в себе» после травмы. Пока я во всем разбираюсь, я буду такой же милой и скромной, как любая викторианская девица, такой же тихой, как и ожидают от служанки.
У меня есть миссия, состоящая из трех простых шагов:
Найти дорогу назад.
Вернуться к Нэн, пока не стало слишком поздно.
Рассказать полиции все, что я знаю, чтобы остановить убийцу.
Казалось, что была полночь, когда миссис Уоллес постучала кулаком в мою дверь. Я тянусь к телефону, чтобы проверить время, и кладу руку на пустую тумбочку.
— Уже почти пять, — говорит она, просовывая голову. — Ты собираешься лежать до рассвета?
— Извините, — говорю я. К счастью, мой голос приглушен, когда я перефразирую. — Извините, мэм. Кажется, я потеряла свой будильник.
Ее широкое лицо сморщивается:
— Свой что?
— Мой… — я кашляю. — Мой, эм… — как просыпаются викторианцы, если они не изобрели будильники? — Извините, мэм, — повторяю я. — Это больше не повторится.
Ее глаза сужаются, как будто я иронизирую. Отводит их и говорит:
— Убери свои ленивые кости с этой кровати. Я жду, что ты оденешься и спустишься вниз через четверть часа, иначе ты не получишь чай.
Она захлопывает дверь. Я стону. Из наших кратких разговоров стало ясно, что миссис Уоллес не фанат Катрионы. Я не знаю, является ли это конфликтом личностей или просто продуктом времени, когда у женщин так мало власти, что они используют ее друг против друга с ненужной бодростью.
Ненужная бодрость? Я улыбаюсь про себя. Даже мой внутренний диалог начинает звучать положительно в викторианском стиле. Это трюк, на самом деле. Неестественная речь. Пятидолларовые слова — спасибо папе, я знаю их много. И ради бога, не упоминай вещи до того, как они были изобретены. Конечно, проблема в том, что я не знаю, когда они были изобретены. В тысячный раз за два дня я ловлю себя на том, что тянусь к телефону. Я могла делать это с детства, и теперь я чувствую себя потерянной без этого легкого доступа к виртуальной вселенной данных.
Ты детектив, разберитесь.
Да, подумай, прежде чем сказать. Действуй осмотрительно. Я горничная. Никто не будет ожидать, что я буду говорить много. По крайней мере, я сохранила голос и акцент Катрионы. Это поможет. В противном случае каждое слово следует произносить с осторожностью и обдумыванием, пока я не буду уверена, что не имею в виду вещь, которая появится лишь через двадцать лет.
Я знаю одну вещь, которая не была изобретена. Центральное отопление. Как я обнаружила прошлой ночью, хотя дом в основном отапливается углем, в нем все еще есть пара дровяных каминов. В моей комнате есть небольшая угольная жаровня, которая, я уверена, прекрасно справится со своей задачей, как только я разберусь, как ею пользоваться.
Итак, в моей комнате холодно, несмотря на то, что я закрыла окно. В одеялах, слава богу, недостатка нет, но как только я отбрасываю одеяла, я словно захожу в морозильную камеру. Я тянусь к прикроватной лампе… только чтобы вспомнить, что она маслянная. Мои дрожащие пальцы изо всех сил пытаются зажечь ее.
В моей комнате есть газовое освещение, но миссис Уоллес вчера поймала меня на его использовании и устроила мне ад. Видимо, иметь газовое освещение и иметь право им пользоваться — разные вещи, по крайней мере, если ты простая домработница.
Мои апартаменты размером с комнату общежития колледжа, с узкой кроватью и крошечным окном. Спаленка или тюремная камера. Однако это отдельная комната с запирающейся дверью, и, судя по тому, что я видела в фильмах о комнатах для прислуги, мне дико повезло.
Я достаточно легко натягиваю форму. Я тренировалась вчера, так что сегодня утром это не заняло у меня целый час. Проклятый корсет — еще не самое худшее. Одежда, слой на слое.
Возможно, вчера я проклинала эти слои, но сегодня утром я с удовольствием натягиваю их. По крайней мере, они согреют меня. Может быть, дело в этом.
Далее идут мои утренние «омовения». Во всяком случае, я думаю, что это правильное слово. Звучит достаточно старомодно.
У меня есть старая подруга по колледжу, которая обожает любовные романы, и я пользуюсь любой возможностью, чтобы напомнить ей, что у этих лихих герцогов были бы желтые зубы и воняло потом. Судя по Грею и его персоналу, это неправда, и я не знаю, то ли в викторианской эпохе выше ли уровень гигиены, чем я ожидала, то ли он просто выше в доме врача.
Гигиена зубов не так страшна, как я опасалась. В туалетных принадлежностях Катрионы есть щетка с щетиной и порошок, которым я чищу зубы, надеясь, что не перепутала его назначение и не умру от отравления мышьяком. Конечно, не имея ни малейшего представления о том, что содержится в викторианском зубном порошке, я все равно
